Неприкаянная. Жизнь Мэрилин Монро - Адам Бревер

В начале вечера Шейла входит в гостиную с чашечками на блюдечках. Идет осторожно, чтобы ничего не пролить. Один уже аромат мятного чая действует расслабляюще. Шейла протягивает одну чашку Мэрилин, вторую ставит на журнальный столик и опускается на диван.

Мэрилин дует на чай, разгоняя пар.

– Счастливая ты, Шейла.

– Счастливая?

– Ну, может быть, удачливая. Может быть, я именно это хотела сказать.

Шейла смеется:

– Так счастливая или удачливая – я так и не поняла?

Мэрилин молчит, даже не пытаясь объяснить. Она точно знает, что именно имела в виду: Шейла счастливая (или удачливая), потому что она – не Мэрилин Монро. Какое это, должно быть, счастье – быть серьезной, старательной актрисой, жить спокойно в скромной квартирке в Западном Голливуде. Идти по жизни, прислушиваясь лишь к голосу своего рассудка. Потом она понимает, как, наверное, нелепо это звучит – высокомерно и уничижительно. Она слегка краснеет.

– О, не обращай внимания, – бормочет Мэрилин. – Я иногда и сама не знаю, что говорю.

– Понимаю. В том смысле, что я и сама не всегда знаю, что имею в виду.

Мэрилин наклоняется к чашке, и ее вдруг разбирает смех. Чай проливается на блюдце. Она успевает подхватить блюдце как раз вовремя, чтобы не капнуть кипятком на колени.

Шейла смотрит на нее:

– Вот видишь, ты тоже удачливая.

И тут до них доносится треск снизу, где мужчина, когда-то лелеявший ее как невинную бедняжку, а теперь считающий эгоистичной шлюхой, готов доказать ей и всему миру, что не может ошибаться в том, что знает.

Пересечение линии, разделяющей Калифорнию и Неваду, может вызывать самые различные эмоции. Для некоторых гостей «Cal Nova Lodge» – это развлечение. Игра в прыгалки – туда и обратно, серебро – золото, серебро – золото. Другие видят в этом некий символизм и испытывают легкое ощущение аристократического превосходства оттого, что перелетают из Калифорнии туда, где у Синатры – и еще пятерых – свой дом. Синатра называет Тахо «драгоценным камнем Сьерры», и пусть в его устах это звучит несколько банально, каждый раз, когда она посещает это место, вновь и вновь смотрит на озеро из своего постоянного – номер третий – домика, она не находит для него иного определения. Потому что именно на него оно и похоже – на большой темно-синий сапфир в восхитительном обрамлении гор Сьерра-Невада.

Ближе к концу утреннего перелета из Лос-Анджелеса в Рино Пэт Лоуфорд наклоняется чуть вперед, чтобы поговорить с Мэрилин. Ее мягкая улыбка напоминает скорее улыбку больничной сиделки, нежели то степенное выражение, которого можно было бы ожидать от сестры президента Кеннеди. Они в самолете Фрэнка Синатры, названном им «Эль-Даго» и обставленном как гостиная, с добавлением тахты, на которой сидит Мэрилин, пианино и одной из собственноручно написанных Фрэнком картин с изображением большеглазого мальчика. Картина висит в позолоченной рамке на ближайшей к кабине пилота, облицованной панелями стене. Это непродолжительный, около полутора часов, полет на север, после которого последует часовой переезд до казино Синатры «Cal Nova Lodge» в Кристал-Бэй, построенного точнехонько на границе Калифорнии и Невады.

Пэт шепчет достаточно громко, чтобы перекрыть шум ревущего двигателя, но и стараясь не разбудить сгорбившегося в соседнем кресле супруга Питера Лоуфорда. Спрашивает, все ли у Мэрилин в порядке, и добавляет, что та выглядит несколько бледной.

– Как будто, – уточняет свою мысль Пэт, – стоишь на распутье.

Мэрилин говорит, что немного вздремнула. Пожимает плечами:

– Иногда, знаешь ли, после сна не сразу приходишь в себя. Так бывает: проснулась, а где ты и что – непонятно…

– Я хотела перехватить тебя пораньше, – говорит Пэт. – Прежде, чем это выйдет на публику.

– На публику?

– Послушай меня, Мэрилин, – Пэт еще больше понижает голос. – Я кое-что подслушала перед взлетом. Кое-что, что меня обеспокоило.

То ли из-за рокота самолета, то ли из-за накатившей усталости Мэрилин с трудом улавливает, о чем говорит Пэт. Она пододвигается ближе, наклоняет голову, но тут пилот объявляет, что самолет заходит на посадку.

Тряся головой и растирая глаза тыльной стороной ладоней, просыпается Питер. Заплетающимся языком советует откинуться на спинку кресла. Они так и делают. Пэт перехватывает взгляд Мэрилин, украдкой смотрит на Питера и качает головой.

– Это может подождать до тех пор, пока мы приземлимся и останемся наедине, – говорит она. – Когда нам никто не помешает.

Мэрилин облегченно вздыхает. К чему ей лишние заботы? Не для того ли она улетела на уик-энд, чтобы отдохнуть от них всех?

Через плечо Пэт она смотрит на городской пейзаж Рино, врезавшегося в поросшие лесом склоны Сьерра-Невады. После всех проблем с проходившими здесь съемками «Неприкаянных» она бы с удовольствием ущипнула Вирджинию-стрит, а то и вовсе смахнула бы весь этот город с лица земли…

Через проход между рядами кресел Мэрилин, чуть повышая голос, обращается к Пэт:

– Знаешь, терпеть не могу посадки. Все так быстро приближается. Словно проваливаешься в кроличью нору.

Самолет резко теряет высоту.

Скрипят шасси, из бака проливается немного горючего. Когда самолет разворачивается и вновь идет вниз, за окном – лишь голубое небо.

– Пэт, – говорит Мэрилин так, чтобы ее услышали. – Пэт?

– Да, Мэрилин?

– Я не забуду.

– Не забудешь?

– Что ты о чем-то хотела со мной поговорить. О том, что тебя обеспокоило. Я этого не забуду. Ты ведь скажешь мне, когда мы доедем, Пэт? Когда расселимся?

– Да-да, когда расселимся.

– Я не забуду. Обещаю тебе, что не забуду.

Говоря это, она все же надеется, что забудет.

Самолет опускается еще ниже, заходя наконец на посадку.

Он наблюдает с холма – руки в бока, как у отбивающего, ожидающего выхода в круг. Он всегда был бдительным. Терпеливым. Когда она выходит из микроавтобуса вслед за Лоуфордами, подхватывая сумочку и чемодан, то смотрит назад, через 28-ю автостраду, и видит там Джо, на гребне холма, среди сосен, на стороне Невады. Ее наряд гармонирует с чистотой света озера Тахо – зеленая шелковая блузка от Пуччи, с длинными рукавами и вырезом-лодочкой, подобранные ей в пару зеленые широкие брюки и туфли. Уставшие глаза спрятаны за темными линзами очков «кошачий глаз».

Склон холма высохший, бурый, скалы, гравий и кустарники залиты поздним летним солнцем. Неизвестно, как долго он ждет, а самое главное – что намерен делать. Может, он там только для того, чтобы она знала, что он наблюдает. А может, хочет выступить в роли некоего тотемного защитника. Остановившись за машиной, она снова смотрит в сторону холма. С момента развода прошло почти восемь лет. Даже во время их брака с Артуром Джо вел себя так, словно они разошлись только из-за решения суда. Он был уверен, что она вернется. Бросит валять дурака в Голливуде и вновь станет той, настоящей, какой он ее знал. Всегда начеку, он ненавидел каждого, кто вбивал в ее голову безумные мысли. Винил Голливуд, винил систему, винил врачей и так называемых терапевтов. Он разорвал все отношения с миром развлечений, пытался и ее заставить поступить так же, веря в то, что после этого они смогут воссоединиться. Нелепость. Сизифов труд. Потому что, несмотря ни на что, та женщина, которую, как ему казалось, он знал, была создана из ребра Адама в съемочном павильоне Калвер-Сити.