Эльфийский подменыш - Алан Чароит

Элмерик очень быстро потерял дорогу. На всякий случай он определил положение солнца и стороны света, чтобы вернуться на мельницу, даже если заплутает в густой чаще и никого не найдёт. Впору было пожалеть о собственной гордости: как только бард зашёл чуть дальше в лес, просвет, что вёл к полю, исчез из виду. Ему стало не по себе. Элмерик родился в городе и не проводил ни в одной деревне больше пары дней. Они с родителями жили на самой окраине Тригорицы – столицы Холмогорья, – в особняке с огромным ухоженным садом. Даже сбежав из дома и став бродягой, он предпочитал не сворачивать с крупных трактов и останавливаться на ночлег не под мокрым от росы и дождей кустом, а в удобной гостинице, где всегда находилось местечко для хорошего музыканта. В заросли ему ходить было незачем: не волкам же с медведями песни петь!

Под сенью деревьев оказалось темнее, чем ожидал Элмерик. Видимо, не зря лес прозвали Чёрным. Чем больше он углублялся в чащу, тем меньше ему на пути попадались крепкие дубы и тонкие берёзки. Вокруг росли мрачные разлапистые ели, заслонявшие ветвями небо. Их стволы обвивал буйно разросшийся плющ. Солнце спряталось за облаками, в воздухе запахло сырой землёй и затхлостью – будто из погреба – и ещё какими-то горькими травами, названий которых Элмерик не знал. Какая-то мошка больно укусила его в голень, поэтому теперь кожа под коленом ужасно чесалась. Решив, что приключений на сегодня хватит, бард малодушно решил повернуть назад, к полю. И пусть мастер Патрик посмотрит на него косо, но хуже будет, если он тоже заблудится. Тогда искать придётся не только Келликейт.

Сперва Элмерику казалось, что он идёт верной дорогой и просвет между деревьями вот-вот появится. Но время шло, а лес светлее не становился. Каждый раз, когда он думал, что уже узнаёт места, тропу перегораживали заросли тёрна или ежевики. Ползучие кусты норовили вцепиться в одежду и впиться в него колючками. Элмерик весь вспотел, разодрал в кровь ладони и вдобавок, наступив в лужу, промочил ноги. Уже не раз он успел осыпать проклятиями кусачих мошек, острые шипы, скользкую глинистую дорогу под ногами и весь этот лес – таинственный и недружелюбный.

Бард мучился от жажды, но ни одна из встреченных лужиц не вызывала у него доверия, а найти чистый родник никак не удавалось. Время обеда давно прошло, и живот тоже подвело от голода. Элмерик сорвал несколько зрелых на вид ягод ежевики и отправил их в рот, но те оказались невыносимо кислыми. Лес предлагал и другие лакомства, но трогать их бард опасался. В свитках мастера Патрика значились все эти кусты, травы и деревья – бард даже помнил рисунки, но названия, как назло, вылетели из головы. Однако он помнил, что многие растения ядовиты по своей природе, и с сожалением провожал взглядом аппетитно выглядевшие алые ягоды.

В конце концов ему пришлось признать, что он совсем не знает, куда идти. Все деревья выглядели одинаково, чувство направления отказывало. Элмерик принялся звать на помощь. Кричал он долго и громко, едва не сорвал голос, но на зов никто не откликался. Только птицы попритихли было в кустах, но после, привыкнув к беспокойному соседству, запели с новой силой. Лес и впрямь приглушал посторонние звуки – теперь у Элмерика не осталось сомнений. Его крики вряд ли были слышны за пределами поляны. И если прежде бард чувствовал, что к нему кто-то присматривается, то теперь всё стало иначе. Инстинкты подсказывали, что его здесь не ждали, не любили, он был незваным гостем в тёмной чаще, полной опасностей.

Элмерик подумал, что был бы не прочь сейчас увидеть болотный огонёк. Даже если они заманивают усталых путников в трясину, можно посмотреть, куда его поведут, и пойти в другую сторону. Может, он ещё недостаточно устал, чтобы начать видеть незримое? Но ноги, признаться, уже гудели, голова кружилась и глаза слипались, как после бессонной ночи, хотя он вполне выспался накануне.

Вздохнув, Элмерик решил положиться на своё хвалёное бардовское везение и побрёл совсем уже наугад. Вскоре под ногами стало неприятно похлюпывать, подошвы сапог проваливались в вязкую почву, а стоило барду сделать шаг – оставленный след мгновенно заполнялся тёмно-бурой водой. Деревья вокруг стали ниже и росли всё реже, опушки и прогалины покрылись бугристыми кочками, а болотные травы, кое-где выше человеческого роста, ясно намекали, что в эту часть леса лучше не заходить.

Немного запачкавшись, Элмерик отломал себе палку покрепче и теперь с завидным упорством тыкал ею в каждую кочку. Он попытался было вернуться по собственным следам, но вместо этого забрался ещё дальше в торфяники, сам не понимая как. В воздухе витал запах гнили и сырости. Бард совсем растерялся: вроде и следы были чёткими, и направление по солнцу он тоже сверял не раз… Наверняка всему виною были болотные бесы, которых Орсон так любил поминать к месту и не очень. Считалось, что этим вредным существам лишь дай волю – тут же заморочат путника, заведут в гиблое место, и поминай как звали. А болотные огни были их верными спутниками. Правда, не все: некоторые, как слышал Элмерик, могли указывать местонахождение древних кладов и даже выводить домой. Он на всякий случай огляделся ещё раз, но никаких огоньков – ни добрых, ни злых – не увидел. И тут барда осенило: ещё же ведь не стемнело, а при свете дня они почти никогда не появлялись. Вот только наступление ночи не сулило ничего хорошего: с восходом луны, по слухам, сила злых фейри только возрастала. Нужно было выбираться отсюда, и поскорее.

Спустя ещё пару часов бесцельных блужданий, попыток докричаться до товарищей и найти обратную дорогу, играя чары на флейте (ничего не вышло, но Элмерик подозревал, что опять что-то напутал в нотах), обессилев, он опустился на ближайший валун, поросший седым мхом, чтобы перевести дух. Бард вытер о штаны перепачканные ладони, отложил в сторону палку и почти сразу же начал клевать носом. Пришлось больно ущипнуть себя за щёку.

«Когда что-то не получается, остановись и пережди, пока невезение пройдёт мимо», – так говаривала прабабка Марджери, которая никогда не болтала попусту. Она была дочерью самого Вилберри-скрипача – чаропевца, известного не только в родном Холмогорье, но и в Объединённых Королевствах, на Ветряной гряде и Соляных островах, и даже при обоих эльфийских дворах. Вот только, пережидая полосу невезения, Элмерик заскучал. Он уронил голову на руки и сам не заметил, как задремал.

Когда бард проснулся, он заметил, что его ноги почти перестали ныть, зато голод подступил с новой силой. Судя по положению солнца, он проспал никак не меньше двух часов, и теперь сомневался, что сумеет выбраться из чащи засветло. Это не сулило ему ничего хорошего: в местах, куда забрёл Элмерик, наверняка водились болотные бесы, на чью снисходительность рассчитывать не приходилось. Другие фейри ещё могли бы лишь подшутить над заплутавшим путником, но эти твари просто-напросто ели людей…

Пока Элмерик спал, в лесу заметно похолодало. Впору было пожалеть, что он ещё утром снял рукава от старой замшевой куртки, – ведь лето же! Пусть небо и не предвещало дождя, августовские ночи уже успели стать по-осеннему зябкими. Бард приподнял воротник и застегнулся на все пуговицы. Он встал, стряхнул с куртки прицепившийся репейник и собрался было идти дальше, как вдруг услышал откуда-то сзади странный звук, напоминавший плач. Обернувшись, бард настороженно замер и прислушался. Нет, не показалось. Где-то неподалёку среди болот рыдала женщина. Элмерик подобрал свою палку и поспешил туда.