Слепой. Я не сдамся без боя! - Андрей Воронин

— Много им будет проку от наших бумажников, — проворчал Крокодил.

— Да ладно вам! — воскликнул Кацнельсон. — Не будьте вы такими меркантильными! Будут вам ваши деньги…

— Когда? — немедленно спросила практичная Леночка.

— Как только, так сразу, — уклончиво ответил Кац. — Думаю, через неделю. Ну, максимум, через две.

— Козел, — повторила Леночка.

— Конченый, — увеличивая на весь экран изображение ее едва прикрытых мини-юбкой соблазнительных бедер, убежденно поддакнул Валера Самокатов.

— Козелус вульгарис парнокопытиус, — блеснул знанием латыни Крокодил Гена.

— А поработать никто не хочет? — вежливо осведомился Кац.

— Я, например, работаю, — заметил Самокатов. — В отличие от остальных.

— Зато, как все остальные, задаром, — напомнил Крокодил Воропаев.

— По-твоему, облизываться на мои ляжки — это работа? — обратилась к оператору Леночка. — Кац, уволь его за сексуальные домогательства!

— А где он другого дурака на мое место найдет? — резонно возразил Валера. — Я, между прочим…

— Хватит, — перебила его ведущая. — Что там у нас сегодня?

— Да все, как обычно, — сказал Кац, еще не подозревая, насколько это заявление далеко от действительности. — Поздравления, полезные советы… В общем, на час работы. Потом новостной блок… Самокат! Ты в курсе, что до эфира десять минут?

— Допустим, — с достоинством откликнулся оператор.

— Ты монтаж когда закончишь?

— Как только, так сразу, — сообщил мстительный Самокат.

— Ну, и кто тут козел? — ни к кому конкретно не обращаясь, пожаловался Кац.

Раздался звонок в дверь. Телевизионщики переглянулись — все, кроме Самокатова, который, наконец, взялся за ум и старательно «запикивал» эмоциональные фразеологизмы, которыми была густо пересыпана речь лишившейся любимой собачки пенсионерки Ивановой.

— Кого это черт несет? — поинтересовался Крокодил.

— А ты сходи и посмотри, — предложил Кац. — Вдруг это рекламодатель?

— А почему я?

— А кто — я? — подчеркнуто изумился Кац, коротким и точным ударом о край стола открывая новую бутылку пива.

— Значит, приезжают эти — пик! — на своем — пик-пик! — фургоне, — доносился с рабочего места Валеры Самокатова голос пенсионерки Ивановой, — достают свое — пик-пик-пик — ружье и как начнут — пик-пик! Я им говорю: пик-пик-пи-пиииик! — делаете? А они мне: шла бы ты, мать, на пик, не мешай, пик-пик, работать!

Звонок в дверь повторился. Крокодил, кряхтя, выбрался из кресла и нехотя, нога за ногу, побрел в прихожую. Студия располагалась в стандартной двухкомнатной квартире на первом этаже. Это была квартира Иосифа Кацнельсона; помимо всего прочего, он здесь жил, и раскладушка, на которой он спал, стояла за шкафом, где вперемежку с его нижним бельем хранились компакт-диски с надерганными из интернета боевиками и ужастиками и разрозненные детали давно приказавшей долго жить аппаратуры.

— Я говорю: пик-пик-пик, и пик, и пи-пик я вашу пиканую управу! — продолжала боевая пенсионерка. — Где такой закон, пи-пик вашу мать, чтоб собаку в ошейнике пиии-ип, как последнюю пии… ку?! Да я вас, пи-пик, за это пии… ком поставлю и пиииии-ип, как последних пи-пик, чтоб знали, куда из своего пик-пик ружья пи-пиииии…

— Самокат, — сказал Кацнельсон, — делай, что хочешь, но в таком виде это в эфир не пойдет. Что это за соло на пищалке?

— Пик, — сказала ему в ответ пенсионерка Иванова. — Пик-пик-пик я их всех, и ваше пик-пик телевидение тоже.

— Полностью с вами согласен, — пробормотал Изя Кац и глотнул из горлышка запотевшей бутылки.

— А что мне делать — вместо нее говорить? — возмутился Самокат. — Так у меня не получится. Потому что жалко. Это же не текст, а законченное художественное произведение — ни прибавить, ни отнять!

— А ты, пи…чка крашеная, засунь свой микрофон в — пииииии! — и катись отсюда, пока я тебя вот этой пик-пик-овиной по горбу не пипикнула…

— Старая чокнутая сука, — сказала Леночка Морозова.

— Старая чокнутая пии-ка, — поправил Кац.

В комнату, пятясь, вернулся Крокодил.

— Але, народ, тут такое дело… — начал он и замолчал, пребывая в явном и решительно непонятном для коллег затруднении.

— Что там у тебя? — глотнув пива, поинтересовался Кац.

— У меня рекламное объявление, — отодвинув с дороги отчего-то ставшего чертовски неуклюжим Крокодила, сообщил отменно одетый жгучий брюнет с внешностью героя-любовника, вслед за пятящимся Крокодилом входя в студию.

— Бегущей строкой? — интимно проворковала проницательная Леночка, узревшая в брюнете потенциального спонсора.

— Нет, — сказал посетитель. — У меня есть ролик, записанный на флэшку. И я хочу, чтобы вы немедленно пустили его в эфир. Это возможно?

— Это возможно, — на правах продюсера вмешался в беседу Кац. — Но вы хотя бы приблизительно представляете, сколько это будет стоить? Эфир расписан по секундам, и каждая секунда — это небольшой золотой слиток…

— Деньги не имеют значения, — объявил брюнет.

При этом он приподнял на уровень пояса правую руку. Это сделало понятным и объяснимым как его пренебрежение к деньгам, так и странную растерянность Крокодила Гены: в руке у посетителя обнаружился большой черный пистолет самого зловещего вида.

— Я вас умоляю, — с сильно утрированным одесским акцентом сказал Кац, на полную мощность включая свое обаяние.

Краем глаза он видел серую, как сырая штукатурка, мордашку Леночки и отвисшую челюсть Крокодила Гены Воропаева. Валера Самокат так и не обернулся; почуяв неладное спиной, он скорчился перед монитором компьютера в такой позе, словно хотел забраться внутрь.

— Не надо делать резких движений, мы же взрослые, разумные люди! — на правах генерального продюсера пытаясь спасти ситуацию, продолжал Кац. — Если из-за каждого пустяка махать большим пистолетом, будет — вы знаете, что? Не знаете? Так я вам скажу! У вас таки устанет рука, вот что будет!

Внутри у него было холодно и пусто: он ясно видел, что перед ним стоит мусульманин. Даже скинхед может дрогнуть перед всесокрушающим напором еврейского обаяния в сочетании с одесским юмором; скинхед — да, может, хотя бы теоретически, а вот мусульманин — вряд ли. Пипикал он ваше жидовское обаяние, как сказала бы незабвенная пенсионерка Любовь Сергеевна Иванова.

Подтверждая его догадку, посетитель поднял свой пистолет повыше и направил ему в лоб. В таком ракурсе было хорошо видно, что пистолет настоящий — не игрушечный, не пневматический и не газовый, а самый что ни на есть боевой, и притом весьма солидного калибра. Изя Кац был человек мирный и плохо разбирался в стрелковом оружии, но смотревшая ему в переносицу черная дыра пистолетного дула на глаз смахивала на жерло полевой гаубицы.