В плену у платформы. Как нам вернуть себе интернет - Герт Ловинк

равны свободе, которая свалилась им в руки» [7]. Сетевые структуры требуют именно активной самостоятельности. Низовая самоорганизация – прямая противоположность блестящим интерфейсам, автоматическому переносу контактов и алгоритмиризованной выдаче новостей. Самостоятельность нельзя скачать и бесплатно установить. В турбулентные 1990-е централизованные информационные системы утратили власть и легитимность. Но вместо малых сетей, позиционирующих себя как более демократичные и в теории способных дать людям автономность и независимость, мы получили еще более крупные и манипулятивные платформы-монополии. Самостоятельность – это действие, это политический жест, а главное – это не программная фича.

Как и любую форму общественной организации, сети необходимо создавать, строить и поддерживать. Несмотря на то, как это изображают программы визуализации, сети не появляются мгновенно, как если бы они были сгенерированы машиной. Речь идет не об автоматизированных корреляциях. Всё не так, как на картинках. Структуру сетей определяют протоколы и инфраструктуры в их основе: это не свободное плавание. Во времена депрессии и отчаяния нас должно больше интересовать, как сети живут, а не только как они рождаются и умирают. Сети, растущие сами по себе, могут развиваться в неожиданных направлениях, периоды расцвета могут чередоваться со стагнацией. Кроме того, они могут разделяться, образуя новые сети. Забросить их зачастую так же просто, как и их создать. В отличие от других форм социальной организации, политическое обаяние сетей в том, что они способны давать начало новому, в духе того, как Ханна Арендт пишет о чудесной энергии, которая высвобождается, когда мы начинаем что-либо новое [8]. Помыслить сети заново как инструмент создания новых сущностей – вот путь, который поможет уйти от «коллапсологии» и вечной одержимости конечностью мира [9].

Неформальная природа сетей может побуждать посторонних присоединяться к ним. Часто это приводит к возникновению иерархий, к появлению, с одной стороны, претензий активных участников на власть и, с другой стороны, практики ухода от обязательств. Что же делать? Отвечать? Лайкать? Ретвитить? Такая неопределенность – часть сетевой архитектуры, где нельзя полагаться на псевдоактивность лайков, кликов и просмотров. К сети просто присоединиться, еще проще из нее уйти. Формальное членство и создание профиля не требуется (достаточно, как правило, случайного имени и пароля).

Платформы избавляются от этой туманной неопределенности – ее «исправляют» постоянным потоком сообщений. Платформенные социальные медиа не приглашают нас к действию, а хотят, чтобы мы тратили почти всё время, следя за новостями. В легкой панике мы листаем пропущенные и незамеченные уведомления за несколько дней. Вымотанные, неспособные на любое другое действие, мы остаемся наедине с полукоматозным состоянием, хорошо знакомым нам чувством опустошения. Ощущение, что заняться больше нечем, только усугубляет его. И это одно из первичных аффективных последствий массовой подготовки к автоматизированному будущему. То, что делают платформы, Марк Фишер называл «психической блокадой»: они не позволяют нам ни мыслить, ни действовать. Уже на стадии «проектирования услуг» (service design) возможность действовать не предусмотрена. Вместо этого предлагается выразить возмущение или беспокойство. Так действуют «сети без идеалов», где на каждое событие следует отвечать мнением, лишенным нюансов и обоснований, то есть самой элементарной реакцией.

В Италии, где социальные медиа по-прежнему называют «сетями», споры о текущем состоянии социального идут как никогда оживленно. На мою гипотезу о смерти сетей в эпоху капитализма платформ, авторка книги Сетевые культуры (Network Cultures) Тициана Терранова отвечает так: «Если мы можем говорить о сетях ретроспективно, то потому, что сейчас мы, по-видимому, находимся в высшей точке сетевой волны – математической абстракции, полученной из коммуникационных технологий и внедренной в них, которая всё еще полностью доминирует и организует эпистемическое пространство современных обществ. Если к чему-то здесь можно возвращаться, что многие и делают, то к эпохе надежд, когда еще было возможно увидеть потенциал в самом topos сети, а не только реорганизацию власти. Уже сейчас можно предположить, что сеть может в конечном счете уступить чему-то, что только формируется на дальних пределах гиперсвязанности и расцвета отношений корреляции, вытеснивших модерные представления о каузальности. Я бы поставила на то, что такие формы будут связаны с технологиями на основе квантовых моделей запутанности (а не связанности) и „призрачных“ моделей каузальности. Вполне возможно, что новые технологии власти и новые этапы борьбы за эмансипацию от культурных, экономических и социальных отношений развернутся именно здесь» [10]. В рамках и на языке моей теоретической модели мне представляется нечто под названием «неожиданная сеть» (unlikely network). Она состоит не из родственников, коллег и одноклассников, а подобрана из незнакомых друг другу людей, причем более странным и радикальным образом, чем подбираются партнеры в приложениях для знакомств. Здесь важна событийная запутанность.

Сбежать или стагнировать?

Как же сбежать из корпоративных социальных сетей – и, что не менее важно, хотим ли мы бежать? Австрийский исследователь Раймунд Минихбауэр в сборнике интервью Facebook entkommen лаконично обозначил чувство стагнации, в котором художники, активисты и исследователи живут с 2011 года – времени последних попыток возродить общественные движения и «инди» сетевые структуры, после которых ситуация окончательно заморозилась. К немалому удивлению, большинство автономных групп и общественных центров по-прежнему используют Facebook для анонсов своих действий. Сказанное в книге Минихбауэра созвучно проекту Unlike Us – социальной сети, запущенной Институтом сетевых культур в 2011 году, которая должна была сочетать критику социальных медиа и поиск альтернатив [11]. Но ничего толком не вышло. Было проведено несколько конференций, дискуссий и кампаний, а также напечатан один сборник, после чего единственным каналом инициативы осталась почтовая рассылка, а в 2020 году проект был закрыт.

Несмотря на два всплеска общественного интереса – в 2013 году после разоблачений Сноудена и в 2018-м после скандала вокруг Cambridge Analytica – никаких фундаментальных изменений не произошло. Да, мы многое узнали о «модификациях поведения» и «злоупотреблениях» пользовательскими данными, но все эти знания не оказали большого влияния на зависимость от платформ. Список альтернативных приложений постоянно растет, но почему сами активисты так скептичны к собственным альтернативам? Что говорит об уровне упадка западного общества настолько легкое отношение к Facebook даже самых пламенных активистов? Это лень? Или страх изоляции действительно оправдан?

Минихбауэр обращает внимание на еще одну болезненную проблему, по которой активисты, гики и разработчики не добились никакого прогресса, – вопрос о «сообществе». Склонность Марка Цукерберга систематически злоупотреблять этим термином очевидна, когда он говорит о «своих» 2,4 миллиарда пользователей Facebook как о едином «глобальном сообществе» [12]. Минихбауэр пишет, что разоблачить апроприацию термина – только полдела: разумеется, следует продолжать деконструировать поверхностные корпоративные трактовки подобных понятий, но это не должно приводить нас к отказу от любых форм взаимопомощи и кооперации из страха, что наши социальные взаимодействия могут быть отслежены, зафиксированы и превращены в товар. Как сказала Донна Харауэй,