Бывшие. Измене вопреки - Лера Лето

хватает понять, кто это, так что мой ответ не заставляет себя ждать.

«Федоров, блин! Я сказала, на этом всё. Ты обещал, что мы больше не увидимся, не услышимся, не прочитаемся и вообще все возможные «не» в этом мире. Что, черт возьми, тебе не понятно?»

Я печатаю сообщение, потом стираю и печатаю снова. Пальцы дрожат, ни то от злости, ни то от волнения, и очень хочется поднять голову к небу и покричать хоть немного. Выкричаться. Но вместо неба над головой потолок, а в соседней комнате спит приютившее меня семейство.

Чертов Фёдоров, 10 лет — никакого покоя. Только начнешь забывать — опять по кругу.

И, бывает, так сердце ноет, а рука даже иногда тянется в пустоту в надежде сжать его руку, положить голову на плече, потому что он всегда пах счастьем, до которого не дотянуться.

Я теряю себя и нахожу где-то в сопливых розовых облаках, рядом с ним, нашим теоретическим домом с заборчиком, голубыми занавесками и дюжиной лопоухих детей, собак и черт его знает чего еще. Каждый раз рыдаю в подушку, потому что мы не закончили, почти и не начали, и эта незавершенность тянет где-то в животе, холодной волной пробирается от коленок куда-то под ребра. Раньше это казалось даже приятным. Предчувствие, предвкушение, как будто знаешь — что-то вот-вот случится, что-то очень важное, даже волоски на руках как будто электризуются и становятся дыбом.

Но потом ты познаешь другую сторону, когда от этого чувства не можешь уснуть. Когда ночью, смотря в потолок, не можешь закрыть глаза, ведь закрыв их, упадешь куда-то вниз, хотя куда еще ниже. Когда внутри головы одновременно вертолеты, его глаза и жестокие слова, которые значат только одно — не подходи ко мне больше.

Несколько лет Лёша защищал меня от этого. Отвлекал. Сбивал с толку. И вот его больше нет рядом. Что мне делать теперь?

Злость уходит, приходит бессилие, а с ним и бессонница. Я разучилась засыпать одна. Все ищу тепла рядом. Хоть оно, как выяснилось, совсем меня и не грело.

Я проваливаюсь на 10 лет назад. Я опять одинокая и несчастная школьница в тщетной попытке уснуть.

«Я так соскучился», пищит сообщение.

И теперь я не только страдающая школьница, я еще и желе.

Желе у меня в голове, тягучее, розовое и сладкое, топит в себе мысли и остатки здравого смысла. Желе — мои трясущиеся ноги, как после первой пробежки в парке, после которой еще долго обещаешь себе завтра выйти еще раз, но нет.

Желе — мои пальцы, которые дрожат еще сильнее, больше не попадая по кнопкам.

Желе — моя сила воли, которая тает и тает, как будто на солнце, от подсветки телефона. Предчувствие. Предвкушение. Холодная волна от мизинцев до кончиков ресниц. И что-то сжимает разом все внутренности судорогой, такой болезненной и такой сладкой.

«Я тоже скучала».

Черт.

Глава 14.

Спокойствие, только спокойствие. Это просто Фёдоров. Просто Фёдоров, который встретился мне в торговом центре. Какого, кстати, черта он тут делает? Так, Алиса, держи себя в руках, естественно, не дергайся и спокойно иди дальше, проходи мимо. Может он еще меня не заметил и есть шанс…

— О, Алиса! Какая встреча!

Я застываю, напряженно приподняв плечи, даже на секунду зажмуриваюсь. Натягиваю улыбку и поворачиваюсь.

— Фёдоров, надо же. Как неожиданно.

Неловко прижимаю руки к груди. Пфф, в самом деле, какая внезапная встреча, какая неудобная. Особенно после того. Как я его заблокировала, потом получила сообщение, сказала, что скучаю и опять разблокировала. Непонятно как реагировать и как себя вести. Ненавижу такие ситуации. Но видеть его немножко рада. Самую капельку.

— А мы Алине платье выбирать приехали. Скоро ее день рождения, а наша мать, как всегда, занята больше меня, — он театрально разводит руки и улыбается.

Где-то там был сарказм, а значит, ничего за эти десять лет не изменилось и он всё так же заменяет сестре отца, мать, репетитора, психолога, охранника и, кажется, подружку.

У них с матерью всегда были странные отношения. Вся такая одухотворенная, Анастасия Семеновна обращала внимание только на себя, пропадала в театрах, на выставках и семинарах, занималась благотворительностью, иногда проводила какие-то лекции о прекрасном. В это время Фёдоров решал проблемы младшей сестры.

Забрать у хулиганов ее портфель, поставить им пару синяков, чтоб больше так не делали. Сходить на родительское собрание. Заказать пиццу на ужин. Проверить уроки. Это все лежало именно на его плечах, так что мы часто гуляли не вдвоем, а с маленькой Алиной. И вот теперь он идет покупать с ней платье.

— Ты очень занята? Мне явно требуется помощь. Плохо разбираюсь в этих ваших женских штучках.

Я готовлюсь ответить, что страшно занята, но тут из-за угла практически вылетает Алина. И ее вид говорит о том, что я точно иду с ними, хочу того или нет.

. .

— …а потом он пришел домой весь пунцовый, недовольный, с упаковкой прокладок в руках. И весь вечер я слушала истерику о том, что даже для своей девушки никогда такого не делал, вся аптека смотрела только на него и вообще теперь нужно искать психолога, чтобы искоренить эту страшную моральную травму.

— А что понесло его в аптеку? Супермаркет — это всегда проще, там даже просить ничего не нужно, взял и пошёл на кассу, — я искренне веселюсь, слушая историю Алины. Не думала, что нынешних мужчин можно этим смутить, прокладки же круглосуточно крутятся в рекламе, разве что в кино в главных ролях не снимаются.

Мы сидим в ресторанном дворике, в ожидании, пока рыцарь дня принесет нам кофе и колу. Людей мало, так что мы сидим на отшибе, почти в одиночестве, и это даже уютно. Платье куплено, а к нему еще туфли и новые серьги, так что мы ждем, пока за Алиной приедет мать, которая совершенно случайно оказалась в получасе езды и совсем свободна.

— Она кричала, что умирает! И если сейчас я ничего не сделаю, то она скончается в муках. Аптека была в двух минутах, супермаркет — в десяти. Ну, я и побежал, куда поближе. Что у вас за темы такие? — Фёдоров с подносом в руках хмурится и кривит уголок губ одновременно.

Ну, не знаю, по-моему, это очень хорошая тема. Смешная и неловкая.

Спустя двадцать минут Алина, увешанная пакетами, отчаливает, а я начинаю вызвать такси.

— Давай подвезу? Чтобы время не тратить, — предлагает Дима, останавливаясь у пассажирской двери.

— Ладно, — киваю чуть нервно. Ну не съест же