Десять величайших открытий в истории медицины - Джеральд Фридланд

Представляется более чем вероятным, что Гарвей настолько сосредоточился на доказательстве кругового движения крови из вен в артерии, что забыл упомянуть в своей книге о различии в цвете между артериальной и венозной кровью. Известно, что его предшественники-анатомы знали об этом различии. Даже его бессмертному современнику, Уильяму Шекспиру, было известно, что венозная кровь темно-красная: в «Юлии Цезаре» Брут шепчет Порции: «Ты дорога мне как темные капли в моем печальном сердце…»

Впрочем, не исключено, что Гарвей не упоминал о разнице в цвете венозной и артериальной крови лишь потому, что совершенно ничего не знал о роли легких в аэрации проходящей через них крови. Пройдет еще сорок один год, и Ричард Лауэр покажет, что венозная кровь, проходя через легкие, меняет свой темный, синеватый цвет на ярко-алый, потому что по пути через легкие соприкасается с воздухом[13]. Позже он без труда докажет этот факт, собрав венозную кровь в открытый сосуд и встряхнув его; темно-фиолетовый цвет немедленно сменится на ярко-красный.

Гарвею также пришлось просто утверждать, что артерии тела несут кровь в вены. Он не мог наблюдать сообщений между этими сосудами, потому что в его время еще не существовало микроскопов. Впрочем, в 1661 году итальянский анатом Марчелло Мальпиги уже использовал в своих исследованиях этот прибор — с его помощью он и обнаружил крохотные капилляры, по которым кровь из артерий поступала в вены[14]. Теперь круг кровообращения, открытый Гарвеем, замкнулся окончательно.

Антони ван Левенгук

(1632–1723)

Ренье де Грааф прожил всего тридцать два года, но за сей короткий срок голландский врач и анатом успел очень многое — не только нашел в яичнике участки, содержащие яйцеклетки, но и заставил, пусть и косвенным образом, медицинское сообщество обратить внимание на микробы. В 1673 году, буквально за несколько месяцев до смерти, он написал Генри Ольденбургу, секретарю лондонского Королевского общества, письмо, в котором извещал, что некий голландец сконструировал чудесный прибор — микроскоп, позволяющий увидеть мельчайшие объекты. Вряд ли де Грааф сообщил Ольденбургу, что его соотечественник Антони ван Левенгук был не врачом и не ученым, а простым, малообразованным торговцем мануфактурой, не владевшим ни одним языком кроме родного голландского.

Получив письмо от столь известного и уважаемого человека, Ольденбург предложил Левенгуку представить доклад с изложением некоторых результатов микроскопических исследований для возможной публикации в издававшемся Обществом журнале «Philosophical Transactions».

Предложение Ольденбурга, безусловно, польстило Левенгуку. Однако, отправляя в 1673 году свою первую статью в Лондон, он написал, что ранее не пытался обнародовать ни одно из своих открытий, поскольку не был уверен, что сумеет достаточно толково выразить свои мысли, а также и потому, что не любил, чтобы ему возражали. К счастью, в первом сообщении эксцентричного голландского торговца мануфактурой содержалось немного информации, способной вызвать критику: он описал, как выглядят под микроскопом обычная плесень, а также глаз, жало и рот пчелы. По сути говоря, первые наблюдения Левенгука были далеко не столь невероятны, как те, что еще раньше, в 1664 году, описал член Королевского общества Роберт Гук[15].

Прежде чем продолжить рассказ о научных достижениях такого удивительного человека, как Антони Левенгук, расскажем вкратце о его жизни. Он родился в 1632 году, а умер в 1723-м, когда ему было девяносто один год.

Конечно, такое долголетие нельзя назвать уникальным, но в то время, да и сейчас прожить столько удается не каждому. Первый раз он женился в двадцать два года; спустя двенадцать лет его жена Барбара умерла, и через несколько лет он женился вторично. Из пяти детей, родившихся в первом браке, выжила только дочь Мария. Она не вышла замуж и после смерти мачехи жила с отцом и ухаживала за ним.

Левенгук не получил хорошего образования, однако, несмотря на это, пользовался уважением в родном Делфте. Члены городского совета хорошо знали этого человека. В 1676 году они назначили его управляющим имуществом вдовы художника Яна Вермера, признанного лишь многие годы спустя после смерти.

Судя по всему, Левенгук, как и любой другой зажиточный горожанин, жил спокойно и не отказывал себе в удовольствиях: за завтраком пил обжигающе горячий кофе, а вечером чай, не боялся продуктов, содержащих холестерин, а также не старался ограничить себя в употреблении насыщенных жиров. Кроме того, он обладал тем, чего так не хватает сегодня многим из нас, — дочь Мария обожала отца и трепетно заботилась о нем. К тому же он наслаждался обществом лохматой собаки, говорящего попугая и верного коня. Торговля мануфактурой оставляла ему достаточно свободного времени — за шестьдесят один год, что он занимался созданием микроскопов, у него накопилось более 120 000 часов досуга. В свои микроскопы он разглядывал самые разные предметы — хрусталик глаза кита, собственную сперму, конский навоз. В его лавке не звонили телефоны, не раздавались бесконечные щелчки компьютеризованных кассовых аппаратов, и ему не приходилось отвлекаться на заполнение налоговых деклараций и бланков страховых компаний — он мог всецело отдаваться шлифовке сотен выпуклых линз и писать длинные письма для публикации в «Philosophical Transactions» лондонского Королевского общества.

Может быть, Левенгук не был особенно предприимчивым торговцем. Мы не знаем, сколько кусков ткани и сколько шляп он продал — да нам это и неинтересно. Не об этом написала Мария на белом мраморном памятнике на могиле отца во дворе Старой церкви в Делфте. На табличке, прикрепленной к высокому обелиску, она приказала выгравировать надпись, гласящую, что ее отец удивил мир, использовав микроскоп для разгадки новых и очень важных тайн природы. Простая, необразованная женщина предвосхитила ту оценку, которую сегодня мы с полным пониманием даем деятельности ее отца: он впервые открыл существование мира организмов, являющихся причиной болезней и смертей бесчисленных миллионов детей и взрослых.

В течение пятидесяти лет Левенгук продолжал слать в Королевское общество свои научные письма, которые теперь пользовались огромной известностью. Он писал на голландском языке, а для публикации в «Philosophical Transactions» письма переводили на английский или латынь. Даже в день своей смерти девяностооднолетний Левенгук умолял врача перевести несколько написанных по-голландски писем на латынь и отправить их в Лондон.