12 шагов к состраданию - Карен Армстронг

С самого начала сострадание занимало центральное место и в христианском этосе. Подобно Гиллелю, Иисус учил Золотому правилу (в позитивной формулировке).[85] Подобно раввинам, он был убежден: заповедь возлюбить Бога всем сердцем и всей душой своей и заповедь возлюбить ближнего, как самого себя – главнейшие заповеди в Торе.[86] В Евангелиях он выказывает то, что Мо-цзы назвал бы «цзянь ай» (забота обо всех): идет к проституткам и прокаженным, эпилептикам и сборщикам податей (последние считались предателями, поскольку работали на римскую власть). Он учил не осуждать людей.[87] Царство Божье, в котором богачи и бедняки восседали за одним столом, было открыто для тех, кто совершает дела милосердия, кормит голодных, посещает больных и узников.[88] Наиболее преданные ученики должны были раздать все имущество беднякам.[89] Согласно Евангелиям, Иисус проповедовал ахимсу:

А также:

Подобно раввинам, Иисус подчеркивал, что Священное Писание говорит о сострадании. Здесь его учение напоминает также буддийское понятие об упекше (равностности): необходимо проявлять доброту бескорыстную, не рассчитывая получить нечто в ответ.

Апостол Павел, древнейший христианский богослов, в одном из своих посланий цитирует христианский гимн, в котором Иисус выступает как своего рода бодхисаттва: он отказался держаться за свой высокий статус, подобающий сотворенному по образу Божьему, и «уничижил себя самого, приняв образ раба», служа страдающему человечеству.[92] Христианам подобает делать то же самое: «Ничего не делайте по любопрению или по тщеславию, но по смиренномудрию почитайте один другого высшим себя. Не о себе только каждый заботься, но каждый и о других».[93] Сострадание – критерий подлинной духовности.

Согласно новозаветному преданию, древнейшая христианская община жила в любви: «У множества уверовавших было одно сердце и одна душа».[95] Христиане добровольно отказывались от своекорыстия и стяжательства: «Все же верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого».[96]

Конечно, не все однозначно. На страницах Ветхого и Нового Завета мы находим не только любовь, но и трайбализм. Книга Иисуса Навина описывает жестокое убийство израильтянами местных жителей Ханаана, а автор Апокалипсиса воображает, как Христос перебьет своих врагов при конце света. Неудивительно, что некоторые читатели Устава сострадания удивлялись его призыву «вернуться к древнему принципу, что всякое толкование Святого Писания, порождающее насилие, ненависть или презрение, считается незаконным».

Однако не будем забывать, что Писание не всегда понималось так, как понимаем его мы. Авторов раввинистического мидраша не интересовал первоначальный смысл библейского текста; раввины не только не следовали рабски буквальному смыслу древнего Писания, но и разрабатывали принципиально новые толкования, актуальные для их условий. Они брали из Писания то, что было пригодно, а остальное почтительно оставляли в стороне. Соответственно, иудеи воспринимали Еврейскую Библию сквозь призму Мишны и Талмуда, которые полностью трансформировали ее. Христиане были не менее избирательны в своей экзегезе. Основное внимание они уделяли текстам, на их взгляд, предсказывавшим явление Мессии, а остальное в Ветхом Завете считали менее существенным. Даже Мартин Лютер (1483–1546), с его благоговением ко Священному Писанию, обнаружил, что ему приходится вводить «канон внутри канона»: некоторые библейские тексты полезнее других. Одним словом, интерпретация Библии была процессом избирательным, и до нового времени буквальный смысл не играл первостепенной роли. Христиан в Европе учили понимать каждую библейскую фразу на четырех уровнях: буквальном, моральном, аллегорическом и мистическом. Я еще застала это в своем католическом детстве, оно пришлось на 1950-е годы. Христиане, как и раввины, видели в милосердии ключ к правильной экзегезе. Блаженный Августин (354–430), один из основоположников западного христианского богословия, считал, что Писание не учит ничему, кроме милосердия. Если создается впечатление, что библейский отрывок говорит о ненависти, значит, его следует понимать в иносказательном смысле, который так или иначе связан с милосердием.[97]

Ислам – это во многом попытка поставить заслон насилию и трайбализму: мусульмане были призваны использовать кору головного мозга на то, чтобы контролировать агрессию и направлять ее в правильное русло. На протяжении столетий арабы вели тяжелую кочевническую жизнь в негостеприимных пустынях и оазисах Аравийского полуострова, находясь на грани выживания. Их племенной кодекс чести назывался «мурува». Этому слову сложно подобрать перевод: здесь и смелость, и стойкость, и готовность отомстить за любой вред, нанесенный племени, отразить любую угрозу и сразиться с врагами. Каждый член племени должен был моментально поспешить на выручку сородичу и беспрекословно повиноваться вождю. Одному из древних поэтов принадлежат слова: «Я – родом из племени газиййа. Если оно собьется с пути, собьюсь с пути и я. Если пойдет верным путем, и я пойду верным путем». А расхожая поговорка гласила: «Помогай брату своему независимо от того, обижают ли его, или обижает он».[98] Разумеется, такая верность распространялась только на членов племени: чужаков считали лишними и бесполезными; если для защиты племени требовалось убить чужака, это делали без сожаления.