Цыпленок жареный. Авантюристка голубых кровей - Виктория Руссо

Кухарка нехотя пристроилась на неудобном стуле и уставилась на Лидию Васильевну, надеясь, что ее повествование не займет много времени. Она не любила пустых разговоров, предпочитала занять руки, а не язык. Аглае нравилось присматривать за домом Лидии Васильевны, и она держалась за место, потому что для работы на фабрике была уже стара, а найти другую вакансию в дворянском гнезде (пусть и разоренном) в послереволюционное время было практически невозможно.

– Мне было пять лет, когда я получила первый урок танцев. Сначала я была восхищена этими движениями, их разнообразием, но слишком частые уроки и слишком высокие требования стали утомлять. Я сказала матери, что не желаю более заниматься чепухой, но она меня убедила, что танцы придают манерам дворян изящество, грацию, величавость, без всего этого положению в обществе – грош цена. Тебе этого не понять, Аглая, но мы – потомственные дворяне. Женщины это сословие получают по наследству, лишь родившись в дворянской семье, мы становимся чистокровными представителями благородного рода. Это ответственность! Нам давали превосходное образование, учили смотреть на мир открыто, и мы должны были передать любовь к возвышенности своим потомкам…

Лидия Васильевна с тоской подумала об Анне, ее неприятии семьи и бесконечных бунтов против сословия. Пожилая женщина хотела пожаловаться на дочь Аглае, но вдруг услышала сопение, заскучавшая крестьянка бессовестно заснула под ее повествование.

– Манеры… воспитание… приличие… разве ты сможешь уловить смысл этих слов, глупая кухарка? – сокрушалась Лидия Васильевна. Ей стало невероятно одиноко в просторном доме. Пожилая дама злилась на дочь за то, что она, как и Аглая, не понимала, какая это честь – быть частью сословия светских землевладельцев, обладавших наследственными привилегиями. Даже несмотря на то, что ненавистные большевики прозвали их буржуа и выставляли, как алчных бездушных бездельников.

Лидия Васильевна оставила дремлющую повариху и направилась в свою спальню, чтобы предаться воспоминаниям. Она долго рассматривала свой портрет, висящий в спальне, на котором была изображена высокомерная женщина с молодым лицом. Теперь непризнанной современностью дворянке все былое казалось сном. Она была стара, а с этим фактом так непросто смириться.

– Маменька! Маменька! Проснитесь! – тихо позвала ее Анна. Женщина резко открыла глаза и увидела перед собой дочь, стоящую на коленях у ее кровати.

– Вернулась, блудница? Для чего? – строго спросила Лидия Васильевна, брезгливо убрав от себя ее ледяные руки.

– Меня похитили и напоили каким-то лекарством. Но мне удалось бежать. Немка заставила выпить морс, я притворилась, что сплю, а когда она ушла, я заставила эту жидкость покинуть меня… Я их обвела вокруг пальца… Их обоих…

– Что ты там бормочешь, глупая?

Лидия Васильевна увидела красное пятно на лице Анны от удара и синяки на руках.

– С тобой что-то сделали? – обеспокоилась она.

– Забрали одежду. Я обернулась занавеской… И незаметно выскользнула из номера… Мне так страшно, маменька…

Лидия Васильевна окончательно пришла в себя. Приподнявшись, она села на кровати так, чтобы видеть рыдающую дочь. Анна никак не могла остановить поток слез, бесконечно лившихся из ее глаз. Она полагала, что виной этому лекарство, попавшее с морсом в ее организм, часть которого все же осталась внутри, поэтому она чувствовала себя рассеянной, слабой и беззащитной.

Лидия Васильевна удивленно уставилась на дочь так, будто впервые ее видела. Ей вдруг стало невероятно стыдно перед Анной, жизнь которой была отравлена… собственной матерью.

– Прости меня, – выдохнула женщина, прижав ее голову к груди. – Это я во всем виновата. Я сделала тебя чудовищем, потому что… не сумела полюбить! Я скажу плохие вещи, Анна, но ты должна знать: я не хотела детей, потому что слишком сильно любила твоего отца. Мне казалось, что они меня обворуют, забрав его внимание… Отчасти так и случилось, мой муж так млел при виде тебя… На меня он так никогда не смотрел. Ах, Анна, как глупо прошла моя жизнь…

– Что вы, маменька, ни в коем случае! Не глупо! Не вините себя, потому что каждый должен отвечать за свои поступки, и думать собственной головой…

– Но ты была совсем ребенком, как же ты могла различать добро и зло, если родители не удосужились тебе дать должные разъяснения?

Анна затрепетала, теплый огонек надежды забрезжил в тоннеле жизни, поздние признания и объятия единственного родного человека были подарком, будто кто-то сверху бросил милостыню и примирил двух истерзанных угрызениями совести родственниц. Тонкие руки дочери крепко обняли исхудавшее от бессолевого питания тело Лидии Васильевны, и она откликнулась на эту нежность, сочувствуя запутавшейся молодой девице.

– Если бы можно было вернуться назад, – выдохнула Лидия Васильевна с горечью, потрепав Анну по голове, словно маленького ребенка. – На много лет назад…

– И что бы вы сделали, маменька?

– Я бы сделала все возможное и невозможное, чтобы ты не родилась!

Данное заключение стало громом среди ясного неба. Анна расцепила руки и отползла от кровати матери, изумленно глядя на нее. Лидия Васильевна начала смеяться, – сначала еле слышно, затем громче и громче. Этот звук отравлял все вокруг и вводил девушку, обернутую шторой из гостиничного номера, в состояние ступора. Она некоторое время не могла пошевелиться, просто смотрела на чудовище в ночном колпаке, которое издевалось над ней, затем Анна собралась силами, поднялась и, пошатываясь, направилась в свою комнату.

– Пусть настанет утро! Я хочу, чтобы все это было сном. Пусть настанет утро, – шептала несчастная девушка, укрывшись в своей комнате.

Анна проснулась от приятного запаха еды. Открыв глаза, девушка вскрикнула от неожиданности, перед ней стояла Лидия Васильевна. Мать выглядела отдохнувшей, не в таких растрепанных чувствах, как накануне. На ней было синее бархатное платье с белым воротничком и брошью под горлом, в которое женщина наряжалась в особенных случаях, а волосы аккуратно уложены по старинке – в приплюснутый кокон, расширяющийся к макушке, в целом вид был торжественный и говорил о том, что порог их дома переступит особенный человек, достойный ее внимания.

– На подносе еда, – произнесла Лидия Васильевна дружелюбно. – Стакан теплого молока и пряники. На кухне есть каша. Если захочешь, спроси у Аглаи. Прошу тебя появиться к двум часам в гостиной. Приведи себя в порядок. Это красное пятно на лице… его нужно убрать.

– Для чего эти приготовления? – бесцветным голосом спросила Анна.

– Ты разве забыла? Мы ждем особенного гостя, которого настоятельно рекомендовала заботливая Софья Никитична! Пошли этой доброй женщине, Господи, здоровья и долгих лет жизни!

Лидия Васильевна ушла, оставив Анну в одиночестве. Новый день ворвался в ее детскую спальню и голосом отчужденной матери возвестил о грядущих в переменах, к которым уставшая скитаться Цыпа была готова. Ведь Николай Александрович вполне мог оказаться весьма приятным молодым мужчиной и возможно она почувствует, что готова связать с ним судьбу, и станет самой счастливой женщиной на свете назло себялюбивому Козырю, для которого она – всего лишь средство дохода.