Бисмарк. Русская любовь железного канцлера - Эдуард Тополь

Адьё, дорогой дядюшка, Николай желает вам всего хорошего; надеемся, что Вы навестите нас…

Ваша племянница Кэтти».

Дипломатической почтой

Берлин. 4 февраля 1863 г.

«Моя дорогая племянница,

если душа действительно способна передавать ощущения через расстояния, то тогда Вы должны ежедневно, по меньшей мере, с трех до четырех, чувствовать, что я думаю о Вас, когда совершаю прогулку верхом по самым уединенным дорогам Берлина. Это единственное мгновение, когда мой дух чувствует себя свободно, и тысячи воспоминаний о Биаррице и Пиренеях — в духе „petit navire“ — вытесняют скуку дел…

Я с сердечной благодарностью получил Ваше приглашение на 14-е; это удивительное совпадение, что нам обоим, Вам в Брюсселе, а мне в Берлине, пришла в голову мысль дать бал в субботу 14 февраля, в день св. Валентина. За две недели мы рассылали по городу приглашения, зовя всех к нам на танцы. Король оказал мне честь, приняв наше приглашение. И, стало быть, я не могу покинуть Берлин в этот день; но я не отказываюсь от нашего плана. По поводу бала или нет, но в любом случае я должен нанести Вам визит в Брюсселе,

Две души, но мысль едина.

11 февраля. Берлин

Письмо все еще не отправлено!

Мою субботу забрала принцесса — Её Высочество хочет дать бал в тот же день — 14 февраля! Таким образом в эту субботу я буду у нее на балу. Но не меньшей правдой остается и то, что все мои мысли будут в этот день в Брюсселе, а этот город они посещают и без того очень часто…

Большой привет Николаю.

Остаюсь Ваш, моя любимая племянница.

Целую ваши прекрасные руки.

Фон Бисмарк».

«Свинцовые кандалы моей убогой службы» — и это пишет мужчина, который двадцать лет рвался к этой должности! Это пишет премьер-министр! И — кому? Двадцатидвухлетней девчонке, с которой он встретился на летнем курорте. «Если душа действительно способна передавать ощущения через расстояния, то тогда Вы должны ежедневно чувствовать, что я думаю о Вас…». Господи, как же нужно было влюбиться, втюриться — и притом в чужую жену! — чтобы, даже став премьер-министром, постоянно думать и мечтать о ней!

Но послушайте, будем реалистами — как он думал о ней? Неужто только платонически, как утверждают его и ее биографы? Really? Может быть — как о политической советнице, с которой можно обсуждать социальные и экономические проблемы Пруссии или дипломатические альянсы в Европе? Или как об «агенте влияния», через которую — с помощью ее мужа — можно оказывать давление на заносчивого российского канцлера Горчакова и императора Александра II? Или как об осведомителе, знающем тайные замыслы российского правительства?

Oh, come on, господа! Не морочьте мне голову — она ведь и по-русски-то плохо говорила! И, вообще, как сорокавосьмилетний мужчина думает — и притом ежедневно — о юной красотке, которая воспламенила его кровь и душу?

Как говорят в Америке — I have news for you! У меня есть новость для вас: он хочет эту женщину ! Он ее вожделеет! Он вожделеет ее каждую минуту, свободную от «убогой службы» — ласкает, терзает и услаждает своим вожделением до боли в суставах и членах, до крика и очистительного оргазма!

Так «думает» о своей возлюбленной любой взрослый и здоровый мужик, а уж сомневаться в мужских достоинствах Бисмарка не приходится, достаточно вспомнить, что именно он перекроил всю карту Европы и, извините, поставил, как говорят француженки, в позу «а-ля русски козак» Австрию, Францию и еще два десятка европейских государств.

Да, власть вкуснее хлеба, но, как мы видим, бывают и женщины вкуснее власти, и Кэтти, безусловно, была для него именно такой.

А она? А он для нее?

А вы прочтите снова, внимательнее:

«В Париже час ночи… а мне не спится. Николай, как Вы знаете, уехал в Петербург. А я… Нет, я не забыла волшебные недели в Биаррице, и никогда не забуду… Я закрываю глаза и представляю наш грот, утес и ажурную скалу… Быть может, по милости Божьей, мы сможем снова насладиться всем этим следующим летом… От всего сердца жму Вашу руку…»

Итак, муж уехал, и она по ночам думает и мечтает вовсе не о нем, а — о ком? О «волшебных неделях в Биаррице»! Какая прелесть, какое изысканное дипломатическое иносказание!

И какое прямое доказательство того, что по ночам в мире телепатических связей расстояние от Берлина до Парижа равно нулю!

14 Февраля 1863 г.

Бал у короля был великолепен! Оркестр из лучших музыкантов, танцы, шелест пышных юбок, оголенные плечи юных фрейлин и аристократок! И, конечно, шампанское, шампанское!

Хотя Бисмарк выпил изрядно, но ему это шампанское показалось подозрительным, и он все пытался разглядеть этикетки на бутылках. Однако слуги, разливая шампанское, прикрывали эти наклейки белоснежными салфетками. И тогда, выпив очередной бокал, Бисмарк подошел к королю:

— Ваше величество, простите за любопытство, но что это за шампанское, которым нас угощают? Французское?

— Нет, дорогой, — ответил Вильгельм. — Я не настолько богат, чтобы поить тут всех французским шампанским. Это наше шампанское, немецкое. Я и вам, как патриоту Пруссии, его настоятельно рекомендую.

Однако желудок Бисмарка уже ощутил силу этого немецкого шампанского, и он сказал королю:

— Ваше величество, что касается меня, то должен честно предупредить Вас на будущее: мой немецкий патриотизм заканчивается на подступах к моему желудку.

А пару минут спустя и голова Бисмарка поддалась влиянию этого «немецкого шампанского», ему показалось, что это не юные фрейлины пляшут котильон со своими кавалерами, а Кэтти, его возлюбленная Кэтти несется в танце мимо него. Пользуясь правилами танца, он умело вступил в котильон, перехватив свою Кэтти у какого-то юнкера, но это оказалась вовсе не Кэтти, и он тут же лихо сменил партнершу, потом следующую, а потом схватил еще одну — молоденькую пышногрудую брюнетку.

Когда танец закончился, Вильгельм жестом подозвал Бисмарка к себе.

Оставив брюнетку, Бисмарк подошел к королю.

— Ваше величество…

— Герр Бисмарк, — сухо сказал Вильгельм. — Я нахожу ваши танцы слишком фривольными для должности моего министра-президента.

— Но ваше высочество…

Король, однако, даже не дал ему договорить:

— И запрещаю вам являться на мои балы!

Конечно, Бисмарк тут же откланялся и ушел.

«Поначалу канцлер посещал дворцовые балы и танцевал там с почти мальчишеской прытью и азартом. Но Вильгельм I сказал, что такие танцы слишком фривольны для императорского канцлера и запретил их ему; с тех пор Бисмарк никогда не появлялся на балах» (А. Тэйлор . «Бисмарк. Человек и Государственный деятель»).