Помни о русалке - Х. П. Мэллори

чувствую себя немного глупо, играя в эту его игру. Но это игра, в которую я хочу играть. — Я русалка, и раньше у меня была школа плавания. Сейчас дела пошли немного медленнее из — за моих ожидающих рассмотрения обвинений в употреблении наркотиков…

Он замолкает на мгновение, прежде чем запрокинуть голову, и из его рта вырывается низкий смех. Он грохочет в его груди, и звук такой чудесный, что я сразу же смеюсь. А потом меня вдруг одолевает мысль, что впервые за долгое время все кажется таким, каким оно было раньше, таким, каким оно должно быть.

— Прости меня, — говорит Сойер через мгновение — после того, как смех стих, и мы снова остались в тишине.

— И ты меня, — отвечаю я. — За все. Я… не собиралась подвергать тебя опасности, и мне жаль, что я солгала тебе.

Он делает шаг вперед, руки поднимаются, чтобы сжать мое лицо, а потом мы просто стоим, смотрим друг на друга. Мое сердце начинает колотиться от его серьезного взгляда, и в этот момент я бы отдала все, чтобы узнать, какие мысли проносятся в его голове.

Глава седьмая

Когда он наклоняется и захватывает мои губы своими, он проглатывает слова, срывавшиеся с моего языка.

Я не жду поцелуя, и внезапный контакт между нами заставляет мои внутренности вспыхивать ярким пламенем, чувство расплывается, чтобы коснуться каждого нерва моего существа. Моя кожа гудит у его кожи, и я с трудом подавляю шок, борющийся с желанием, которое бурлит во мне. Мне почти кажется, что я во сне — что я представляю, как Сойер целует меня, а я отвечаю на его поцелуй.

Это просто кажется… нереальным.

Его губы на вкус как морской воздух, соленый и теплый. И когда его язык входит в мой рот, он настойчиво прижимается к моему, заманивая меня ближе, глубже. Я закрываю глаза и обвиваю руками его шею, мои пальцы погружаются в его густые и непослушные волосы. Он такой невероятно нежный, но в то же время властный, настолько, что мое сердце расцветает от потребности, от желания, которого я никогда раньше не испытывала.

Воистину, меня никогда еще так не целовали, я никогда не чувствовала, как в меня просачивается эта всепоглощающая радость. Радость и… желание — грубое и давящее.

Посейдон, пусть это продолжается вечно.

Его бедра соприкасаются с моими, он притягивает меня еще ближе, и я задаюсь вопросом, это ли значит утонуть. Страшно погрузиться во что — то настолько опасное и позволить этому полностью поглотить тебя. Потому что это опасно: если Каллен когда — нибудь узнает, что я целовалась с Сойером, что была так близка с ним и хотела его так же сильно, как я, он убьет его.

Каллен убьет Сойера.

Я открываю глаза и тут же отстраняюсь от него. Он медленно отходит от меня на шаг, его глаза немного стеклянные.

— Что такое? — спрашивает он, глядя на выражение моего лица. — Что — то не так?

— Все в порядке, — шепчу я, покачивая головой и пытаясь понять, что только что произошло между нами, и тот факт, что… я могу только надеяться, что Каллен никогда не узнает об этом, потому что, если он узнает… — И все неправильно.

— Что это значит?

Но я не могу ответить сразу. Вместо этого я не могу перестать смотреть на него, мое сердце колотится о ребра, мир плывет вокруг меня. Даже сейчас мои губы гудят от воспоминаний о нашем поцелуе, отчего кожу покалывает. Когда я в последний раз чувствовала себя так? Где — то в глубине души я знаю, что никогда. Каким бы заботливым и внимательным ни был Эвард, его прикосновения никогда не вызывали у меня такой реакции.

Щеки Сойера красные, контрастируют с теплотой его загорелой кожи. Его глаза темные; и впервые я вижу, что они не черные. Скорее, они невероятного темно — карего цвета, цвета темного шоколада. Золотые блики отражают солнечный свет вокруг его радужек, словно осколки кварца.

— Мы не можем так делать, — говорю я, качая головой, потому что слезы подступают к глазам, потому что я хочу сделать это с ним — я хочу понять, что значит быть обнимаемой им, любимой им. Но я не могу допустить, чтобы это произошло — Каллен все еще неизвестен, все еще представляет ​​угрозу.

Я отступаю, хотя это последнее, что я хочу делать. Вместо этого я хочу снова броситься в объятия Сойера и умолять его поцеловать меня — умолять никогда не останавливаться. Но я не могу. Во всяком случае, не здесь. И не сейчас. Так много в воздухе, так много между нами и так много, что еще нужно сказать. Не говоря уже о Каллене, о котором нужно беспокоиться.

И где — то в темных закоулках разума я понимаю, что это еще не все — у меня также есть странные, сбивающие с толку и разочаровывающие чувства к Майеру, в которых мне еще нужно разобраться.

— Почему мы не можем этого сделать? — спрашивает Сойер, качая головой, словно говоря, что понятия не имеет, что меня расстроило.

— Если Каллен увидит нас вместе, он разорвет тебя на куски, — шепчу я и надеюсь, что он понимает.

— Мне плевать на Каллена, — начинает он, но я перебиваю:

— У тебя дети, Сойер… и это значит… это значит, что ты должен переживать, и это также означает, что этого не может случиться.

— Этого?

— Нас, — я глубоко вдыхаю. — Ты должен сначала подумать о Хизер и Тейлоре.

— А что насчет тебя? — спрашивает он, поднимая мой подбородок и улыбаясь мне сверху вниз, и его глаза теплы и заботливы. Боги, я не хочу ничего, кроме как обнять его и снова поцеловать. — Кто думает о тебе, Ева?

Я тяжело сглатываю, когда происходит странная вещь — перед моим мысленным взором всплывает образ Майера, и хотя я этого не понимаю, я сразу же чувствую себя… виноватой?

Сойер продолжает:

— Я не позволю Каллену приблизиться к моим детям… или к тебе.

Я опускаю взгляд, прогоняя образ Майера. Он последний, о котором я хочу думать в данный момент.

Я редко нахожусь в недоумении, но сейчас, стоя так близко к Сойеру, когда воспоминания о его сильных руках отпечатались на моей коже, невозможно сформировать какие — либо мысли, не говоря уже о словах.

Он наклоняется, чтобы снова поцеловать меня, на этот раз нежно, и я не сопротивляюсь.

Я не могу.

Даже зная, что это опасно, я