Саша Черный. Печальный рыцарь смеха - Виктория Миленко

О Марии Васильевой известно немного. Она осталась в тени своего мужа, который за всю жизнь не посвятил ей ни строчки (как и Константину Константиновичу Роше), лишь единожды косвенно упомянул в стихотворении, делясь с читателями «Сатирикона» своими желаниями:

Жена угадывается в некоторых персонажах Сашиных рассказов, например, в образе курсистки («Люди летом», 1912) или учительницы из эмигрантской зарисовки «В лунную ночь» (1928). Однако это маскарад, игра, но никак не желание автора увековечить близкого человека. Хотелось бы восстановить справедливость и сказать несколько слов о Марии Ивановне.

Васильева была старше своего подчиненного Гликберга на девять лет, о чем впоследствии вспоминала так: «…мне даже было неловко признаться, что я полюбила почти мальчика, а он боялся признаться, что любит женщину много старше его, занимавшую не только на службе, но и в петербургском интеллигентном кругу довольно видное положение»[13]. Видное положение занимал и отец Марии Ивановны — статский советник Иван Иванович Васильев был известным в Петербурге педагогом. Среди мест его работы, разысканных нами в старых адресных справочниках, названы гимназия Императорского человеколюбивого общества, Педагогический музей военно-учебных заведений. Морской кадетский корпус. Мать Марии Ивановны приходилась родственницей известным купцам Елисеевым.

Дочь писателя Леонида Андреева, Вера, вспоминала: «…супруга Саши Черного, в прошлом именитая дворянка, фрейлина ее величества императрицы, окончившая Смольный институт и награжденная шифром, кажется, даже с брильянтами… чрезвычайно прямо держащаяся, всегда подтянутая и аккуратная… была живой и очень энергичной женщиной… с бледно-голубыми строгими глазами. Мне она напоминала классную даму» (Андреева В. Эхо прошедшего. М.: Советский писатель, 1986). К сожалению, мы не можем подтвердить эти данные, потому что не нашли Васильеву среди выпускниц-смольнянок. Ее имя обнаружилось в списке выпускниц Высших женских курсов (Бестужевских). В 1902 году, в возрасте тридцати одного года, Мария Ивановна окончила историко-филологическое отделение[14], то есть в литературе разбиралась и, кстати, прекрасно знала упомянутого выше Федора Дмитриевича Батюшкова, который был ее преподавателем. Однако ее интересы лежали в несколько иной плоскости: Васильева считала себя преданной ученицей профессора философии, неокантианца и выдающегося психолога Александра Ивановича Введенского.

В 1901 году, когда Мария Ивановна училась на третьем курсе, император утвердил указ о допущении к преподаванию всех предметов во всех классах женских гимназий и прогимназий лиц женского пола, окончивших Бестужевские курсы. Васильева могла бы пойти по стопам отца, однако ее амбиции простирались дальше: Мария Ивановна видела себя в науке и мечтала о профессорской кафедре. Для этого ей нужно было защитить диссертацию и получить докторскую степень, что в то время возможно было только за границей (например, в Геттингене или Гейдельберге). Пока же Васильева работала в службе сборов подобно многим другим бестужевкам. Такая карьера считалась в то время для женщины успешной.

Марии Ивановне исполнилось 33 года, когда в ее жизни появился Александр Гликберг, и она никогда не была замужем. Это кажется удивительным, учитывая то, что в молодости она считалась красавицей, и то, что отец ее работал в Морском кадетском корпусе, где были завидные женихи. Наверняка эту женщину привлекало нечто иное, нежели судьба офицерской жены, если она обратила внимание на скромного житомирского поэта. Мы с трудом представляем, как родители дали ей благословение на брак с сыном одесского провизора, недоучившимся гимназистом, мелким клерком, к тому же гораздо моложе ее. Это же скандал. Однако брак состоялся, и это говорит о том, что Мария Ивановна была совершенно самостоятельным человеком, феминисткой (не зря же она была бестужевкой). Тем не менее сплетен и разговоров не хотела, поэтому, семейную жизнь с молодым мужем начала подальше от Бестужевских курсов, в центре города, на улице Николаевской, 74[15].

На первый взгляд со стороны Васильевой никакой корысти в этом союзе не было — ее избранник не имел ни кола ни двора. С другой стороны, он был ей очень нужен, потому что для выезда за границу, в тот же Гейдельберг, требовалось быть замужем. Поспешность, с которой состоялась свадьба — в первые же месяцы по приезде Гликберга в Петербург — невольно наводит на мысль о том, что сначала это был брак по обоюдному расчету, который очень быстро перерос в глубочайшую дружбу. Сама Мария Ивановна признавалась, что отношение мужа к ней «…не была та страстная любовь, которую он испытывал к одной девушке в Житомире, а скорее глубокая привязанность к женщине-сестре-другу». Для Саши же этот союз был перспективен во всем: он попадал в столичные интеллигентские и академические круги, а заодно получал заботливую и терпеливую няньку. Современники утверждали, что поэт не написал бы и половины своих стихов, если бы жена «днем и ночью не охраняла его покой, создавая ему условия, в которых он мог бы творить, освобождая его от всех повседневных мелочей», потому что сам он был «абсолютно не приспособленный к жизни, непрактичный, беспомощный как ребенок» (Праве В. Воспоминания о Саше Черном). Эта расстановка сил видна на всех их сохранившихся совместных фотографиях: у него взгляд меланхолически-беспечный, у нее — мудрый и сосредоточенный.

Семейная жизнь Александра и Марии начиналась в непростое время, под гудки бастующих фабрик и грохот митингов. Надвигалась эпоха больших потрясений. Мы уверены, что именно Васильева «посвятила» мужа в петербуржцы и сделала все для того, чтобы к концу 1905 года он активно включился в общественно-политическую жизнь столицы. Бестужевки были заражены революционными идеями еще с первых лет царствования Александра III. По этой причине курсы даже не вели набор какое-то время (1886–1889). Васильева при поступлении уже подпадала под строгие требования: для зачисления она должна была представить письменное разрешение родителей, справку о наличии средств для безбедного существования; имела право жить только дома или у близких родственников — частные квартиры исключались. Однако строгие меры не помогали: 4 марта 1901 года бестужевки приняли участие в известной студенческой демонстрации у Казанского собора. Среди исключенных за это были Лидия Александровна Фотиева, будущий секретарь В. И. Ленина, Екатерина Александровна Бибергаль, первая любовь писателя Александра Грина, и другие.

Крупнейшие в то время революционные партии вели борьбу за души молодежи, которая в общем и делила свои симпатии между ПСР (эсерами) и РСДРП (эсдеками), имевшей с 1903 года две фракции: большевистскую и меньшевистскую. Судя по некоторым Сашиным стихам 1905 года, а также по тому, что в первые годы эмиграции он сотрудничал с эсеровской пражской газетой «Воля России», можно предположить, что его политические симпатии лежали именно в этой плоскости. Вместе с тем все начинающие литераторы находились тогда под обаянием личности Максима Горького, рупора социал-демократов, и Гликберг вряд ли был исключением. Любой писатель мечтал попасть в орбиту Горького, распространявшуюся на московский литературный кружок «Среда» и на Книгоиздательское товарищество «Знание».