Ребус-фактор - Александр Громов

– Чепуха, – с напускной грубостью сказал я, окончив осмотр. – Сейчас шину наложим. Поедешь на Заразе. И пожалуйста, не падай в обморок, не усложняй мне жизнь…

– Ты не бросишь меня? – Он всхлипнул.

Мне захотелось дать ему по шее за такой вопрос.

– А ты? Ты теперь конный, а я пеший. Не ускачешь от меня, нет?.. Молчи уж. Ружье вот возьми, прикроешь, если что…

Я срезал подходящий сук и ножом довел его до кондиции. В аптечке, что собрала мама, нашлись бинты – попорченные червями, они все же годились. Джафар ужасно орал, когда я выпрямлял ему ногу и приматывал к ней шину, но так и должно было быть. Пусть орет. Пусть кроет меня последними словами. Раз ругается, значит, пока что не собирается помирать, а мне того и надо. Чтобы я завел в Дикие земли товарища, а вернулся один? Не бывать этому.

Кое-как я взгромоздил Джафара на Заразу и переложил его барахлишко в свои седельные сумы. Вручил ему мелкашку – следи, мол, с высоты за обстановкой, верти башней, – а сам повесил на шею свое ружье и повел лошадь в поводу. Не успели мы отойти на двадцать шагов, как некий чешуйчатый зверек, некрупный, но с громадными острозубыми челюстями, возник неведомо откуда и одним движением морды вспорол мертвой лошади брюхо. Тотчас из-за поваленного обомшелого ствола выскочили еще две такие же твари. Падальщики. Наверное, они следовали за котом, надеясь на крохи с «барского» стола, а теперь и кот будет обглодан ими до последней косточки. Похожих зверей у нас испокон веков называли шакалами, но эти были крупнее, зубастее и, кажется, не такие уж трусы. Во всяком случае, я порадовался тому, что у них появилось занятие и они не собирались нас преследовать. А до ночи мы далеко уйдем.

Так и вышло. Зараза всхрапывала, колокольчик на ее шее исправно звякал, и никто не осмелился напасть на нас. Джафар крепился, но ему было нехорошо. Невооруженным глазом было видно, что у него начинается жар. На очередной стоянке я зарядил инъектор универсальным антибиотиком и ввел ему хорошую дозу.

– Вот так-то. Теперь лежи. Не дрейфь, доедешь в полной сохранности и без гангрены…

Насчет гангрены я, если честно, не был уверен, но старался говорить весело и бодро.

Он не ответил, да я и не собирался втягивать его в разговор. Сделать ночевку в Диких землях хоть сколько-нибудь безопасной – непростая задача и для двоих, а я работал один. К тому же надо было оборудовать лагерь так, чтобы ночью поспать хотя бы два-три часа, иначе завтра я окажусь ни на что не годен. Словом, дел у меня хватало.

– Надо выбираться отсюда, – вдруг сказал Джафар, когда я уже почти закончил громоздить вал из колючих ветвей.

– Ха! А что мы, по-твоему, делаем?

– Не надо идти в Штернбург, – заявил Джафар. – Надо идти на запад. Там кончаются Дикие земли. Там фермы.

– Ты бредишь? – спросил я. – Отсюда что на запад, что на север – одинаково. Я знать не знаю, кто встретит нас на западе, а в Штернбурге живет дядя Варлам. Он поможет.

– Провались ты со своим дядей! Пусть нас найдут! Я хочу, чтобы нас нашли!

– Ты мне еще поори… Уже сломался, да? В полицию захотел?

Да, он сломался, я это видел. Пожалуй, теперь мы действительно могли пойти и сдаться с надеждой на то, что к нам отнесутся по-человечески. Не все полицейские садисты. Мне-то, положим, достанется на орехи, зато Джафара свезут в госпиталь, а там, глядишь, вся эта история и вовсе позабудется…

Да, ему надо на больничную койку, и как можно скорее, думал я. Но ведь что на запад, что на север – действительно примерно равный путь…

– Я свой телефон включил, – сообщил Джафар, обиженно посопев.

– Полезное дело, – ухмыльнулся я. – И давно?

– Часов пять уже.

– Ну и как оно?

– Будто не знаешь. Никак. Связи нет.

– Естественно. Здесь Дикие земли. Кому тут нужна связь? Разве что полицейские до сих пор летают над лесом на вертолете с пеленгатором… Очнись!

– И ты свой телефон включи, – потребовал он.

– Да пожалуйста! – Я включил и продемонстрировал. Телефоны у нас были одинаковые, стандартная колониальная модель с зарядом на месяц и маломощным радиомаячком. В условиях Тверди маячок – вещь крайне полезная. Будут хорошо искать – непременно в конце концов найдут если не живого человека, то уж по крайней мере его кости, чтобы со всем уважением положить их в гроб.

Колючий вал ограждал нашу стоянку, а в единственном проходе пылал костер. Приняв дозу успокоительного, Джафар уснул на подстилке из мха. Я остался на страже. Кричали какие-то птицы, шуршал кто-то в кустах, и некто грузный и неповоротливый хрустел поодаль в валежнике. Может быть, даже лесной толстопят. Мне вспомнилось, как наш учитель твердеведения говорил, что, в общем-то, на нашей планете по сравнению с Землей и другими колониями довольно-таки бедная материковая фауна, чего не скажешь о морской. Как будто все сухопутные виды, оказавшиеся достаточно сообразительными, вновь вернулись в океан, оставив наземным экосистемам только то, без чего те не могли обойтись. Ну, мне так не показалось – особенно после нападения кота. Не казалось и сейчас.

Я не осуждал Джафара. Как бы я сам поступил на его месте? Можно крепиться, можно даже хорохориться, но ведь пока сам не сломаешь ногу, ответа не получишь, вот что противно. Что есть критерий истины? Говорят, будто практика. Не спорю. При этом добавляют, что общественная, а по-моему, и личная тоже.

К полуночи я начал клевать носом. Вставал, двигался, приседал и прыгал, подбрасывал сучьев в костер, и все равно начинал засыпать, чуть только вновь опускался на мох. Всю ночь мне прыгать, что ли?

Я так и сделал. И напрасно, что обиднее всего. Никто не напал на нас, никто даже не заинтересовался нашим укрытием. На рассвете я растолкал Джафара и велел ему бодрствовать, а сам все-таки вздремнул немного. Когда пришла пора двигаться дальше, Зараза посмотрела на меня столь укоризненно, что я невольно отвернулся. Ей приходилось не слаще, чем нам. Вода в лесу была, струилась ручейками, застаивалась в болотистых низинах, но трава не росла, а древесные листья – плохой корм для лошади. Ничего, дотерпит… И кобыла дотерпит, и мы. До Одинокой горы доплетемся уже сегодня, а там и Штернбург недалеко…

– Ты уверен, что нужно туда взобраться?

Джафару очень хотелось, чтобы я ответил «нет». Но кто бы мне точно указал, с какой стороны от горы лежит Штернбург? Приблизительно к северу – это я знал. Но насколько приблизительно? Может, к северо-западу или к северо-востоку? Ошибка в направлении могла дорого нам обойтись. Фигаро говорил: «Я всегда следую моим собственным советам». Он правильно делал.

– Не дрейфь. – Я устроил почти нормальный лагерь, нагромоздил вал из колючих ветвей и спрятал за ним кобылу и приятеля. – Я возьму твою мелкашку, а тебе оставлю мое ружье. Там картечь. Бей всякого, кто сунется, если у него больше двух ног. Да не спи! Я скоро.

Подняться на вершину оказалось труднее, чем я думал. Для начала мне пришлось взять сильно к югу, чтобы как можно дальше обойти колонию волчьих жуков, а потом, взобравшись повыше, вновь тащиться к северу вдоль невысокой, но совершенно отвесной и гладкой скальной стены. Но и там, где не было скал, подъем был не сахар: крутизна склона то и дело заставляла меня карабкаться на четвереньках, а осыпи выводили из себя. Когда я достиг лысой вершины, солнце уже коснулось краем горизонта.