Придворная роза - Аманда Маккейб

— Я тоже болела, — сказала она и нахмурилась, вспомнив те ужасные дни.

Но его пальцы разгладили морщинку, возникшую между ее бровей, и снова рука опустилась на ее талию.

— У меня тоже была лихорадка, я мало что помню о своей болезни. Только кошмары и сильный обжигающий жар и жажду, которую никак не удавалось утолить. Помню, как мне хотели отрезать волосы, но я не дала.

— Слава богу, — пробормотал Джон, и ей показалось, что он на миг прижался губами к ее голове. — Отрезать такие волосы — это преступление.

— Я была единственная из наших, кто не умер от этой болезни.

— Это потому что ты — самая упрямая из всех, кого я знаю. Тебя и сам дьявол не затащит в ад. — Он проговорил это с гневом и горечью.

— Но он пытался, — горько усмехнулась Селия.

Джон прижал ладонь к ее волосам:

— А когда ты выздоровела, узнала, что твой муж умер?

— Да.

— Что ты стала делать?

И Селия, к своему изумлению, сказала правду:

— Я встала на колени в часовне и поблагодарила Бога… или дьявола, кто бы ни забрал его, за свое счастливое избавление.

Джон внезапно сжал ее плечи и снова повернул к себе. Она открыла глаза и увидела перед собой его лицо, охваченное яростью, неприкрытое лаком светского воспитания.

Селия испуганно отпрянула, но его хватка тут же ослабла, и лицо вновь стало невозмутимым. Он медленно привлек ее к себе и обхватил теплыми ладонями ее голову.

— Зачем ты вышла за него? — выговорил он. — Ведь твои родители не могли тебя заставить…

Она яростно затрясла головой и плотнее прижалась лицом к его груди, к мягкой льняной рубашке, стиснула в пальцах складки ткани, глубоко вдохнула его запах.

— У меня не было выбора, как и у родителей. После того как ты… исчез… — Она перевела дыхание и с силой сжала ладони в кулаки. — Ты и сам знаешь, что случилось у нас в семье. Это все знают.

Она почувствовала, как напряглись его мышцы. Он замер:

— Твой брат?..

Да. Ее брат. Бедный глупый Вилли оказался вовлеченным в дела, в которых ничего не смыслил.

— Он стал изменником. Принял участие в католическом заговоре с целью свергнуть королеву.

Очень странно, ведь ее семья никогда не отличалась набожностью и не слишком ревностно посещала еженедельные службы протестантской церкви. Брат вообще не выказывал интереса к подобным вещам. Но он решился поддержать своих незадачливых друзей, замысливших посадить на трон сестру Елизаветы, Марию. И это его решение так же пагубно отразилось и на ее жизни.

— Они даже не умели хранить свои секреты, — продолжала Селия бесстрастным голосом. — Их конечно же выследили и поймали, правосудие свершилось быстро. Уже через неделю он был казнен. Правда, поместье родителям оставили, но штрафы были наложены убийственные. Когда они умерли, поместье продали.

— Так ты поэтому вышла за Саттона?

Селия кивнула и снова уткнулась ему в грудь:

— Саттоны давно зарились на земельные наделы родителей, чтобы увеличить свои владения. Вот они их и получили, а заодно и меня, мое древнее имя и новые деньги.

А она получила два года супружеской жизни с Томасом Саттоном. Это стало ее казнью. Но даже накануне своего бракосочетания, готового свершиться под самыми несчастливыми звездами, до последнего мгновения она все ждала Джона, надеялась и молилась, верила, что была причина его внезапного исчезновения, ведь он любит ее и вернется за ней.

Но он не вернулся, и Селия усвоила истину — она осталась одна. Вот и сейчас, даже в его объятиях, она одинока.

Все же Селия не смогла удержаться и поцеловала его в то место на груди, где бьется сердце, и почувствовала его мощные удары.

Но в следующее же мгновение она оттолкнула его и отбежала к двери. Услышав за спиной его нерешительные шаги, она испугалась и одновременно понадеялась, что он остановит ее и снова заключит в объятия. Но он позволил ей уйти, и она бежала по лестнице, а потом по коридору, пока не отыскала спальню, которую ей отвели на эту ночь.

Леди Элисон крепко спала, и Селия забралась, никем не замеченная, в узкую постель и накрылась теплым шерстяным одеялом с головой, но не перестала дрожать.

Джон смотрел вперед, вдоль изрытой колеями грязной дороги, туда, где Селия ехала бок о бок с лордом Ноултоном, который явно начинал оказывать ей знаки внимания. Она кивала в ответ на какие-то его слова, рассеянно улыбалась, но даже на таком расстоянии Джон видел, что взгляд у нее безучастный, а рука судорожно сжимает поводья.

Он был рад, что она мало обращает внимания на ухаживания другого мужчины. Если бы она смеялась, позволяла ему целовать ей руку, Джон стащил бы ухажера с седла и свернул ему челюсть. Сегодня любая мелочь выводила его из себя.

Обычно в подобном настроении он искал ссоры, чтобы дать выход раздражению, или довольствовался примитивной интрижкой с любой привлекательной особой. Но сегодня ни то ни другое не годилось.

Он злобно глядел на лорда Ноултона и Селию, которая наконец рассмеялась в ответ на шутку кавалера. Ее смех прозвучал резко, и похоже, неожиданно для нее самой, словно она не смеялась давным-давно.

Джон с силой сжал пальцы в кулак и ударил себя по ноге, мускулы ныли от желания схватить Селию в объятия и целовать до тех пор, пока она снова не начнет чувствовать — чувствовать его. Он и сам не знал, злится оттого ли, что она смеется с другим, или на себя самого за то, что его это волнует.

Когда-то она волновала его не на шутку. Она проскользнула ему в душу прежде, чем он это осознал: с черными волосами и серебристым смехом, поцелуями и страстью, которая пылала так же жарко и неистово, как и его собственная. Тогда он едва не провалил задание…

А теперь из-за него она глубоко ранена и навсегда изменилась. Когда он смотрел в ее холодные, пустые глаза и вспоминал, как они вспыхивали, как она отталкивала его, чувство вины обжигало ему внутренности.

Он терпеть не мог испытывать вину. Вина — это груз, которым он не мог себя обременять с такой работой, как у него. Эта работа некогда стала его спасением. Если он начнет страдать за каждого бедолагу, настигнутого королевским правосудием, он погибнет.

Но ведь Селия вовсе не каждый, Селия — это Селия! И до сих пор она была ему далеко не безразлична.

Она осторожно, быстрым бессознательным жестом потерла плечо. Джон уже видел, как она делает так, когда думает, что никто за ней не наблюдает. И он отметил, что улыбка при этом пропала с ее губ.

И сейчас ему захотелось снять ее с седла — не ради того, чтобы целовать, пока она не воспламенится так же, как он, а чтобы стянуть с нее черный камзол и посмотреть на обнаженное плечо, смягчить, исцелить боль, которая ее не отпускает. Хотелось забрать всю ее боль и снова сделать ее жизнь ясной, но он боялся, что это ему не под силу.