Двойная западня - Андрей Кокотюха

Во времена своей бурной молодости, еще до посадки, он помнил только сообщения о налетах на сберкассы, которые приносили грабителям огромные по тем временам деньги — сотни миллионов разноцветных прямоугольных купоно-карбованцев. Как раз эти деньги, а не доллары он называл «условными единицами», за которые, кстати, можно было сделать только условные покупки. Потому тогдашние отмороженные бандиты палились в основном на обмене купонов на более твердую валюту. Все просто: на руках пакет с пачками фиолетовых бумажек достоинством в одну тысячу купонов — значит, эти пачки недавно украдены.

Более осторожные охотились за долларами, не отказывались, в крайнем случае, и от русских рублей, бомбили обменники, унося оттуда максимум тысяч десять, что тоже в девяностые считалось удачной добычей, и оставляли на месте трупы охранников и кассиров, чаще — кассирш. Уже когда Кондрат начал отбывать свой пятнадцатилетний срок заключения, на зону чуть не с каждым этапом приходили злобные и одновременно перепуганные первой ходкой «ни за что» пацаны, чьи приговоры словно кто под копирку писал: вооруженное ограбление пункта обмена иностранных валют, в половине случаев — со стрельбой и покойниками.

Но настоящее, полноценное ограбление коммерческого банка многие из отечественных налетчиков видели только в американском кино.

Смотреть кино можно по-разному. Кондрат до ареста любил погонять на видео боевичок из заграничной гангстерской жизни, особо выделив для себя «Схватку» с Робертом де Ниро и Аль Пачино и заиграв кассету до того, что в какой-то момент порвалась пленка. Только из каждого, даже самого дебильного фильма, и уж тем более из такого суперкино, каким Кондрат считал «Схватку», он обязательно делал для себя некоторые выводы.

Голливудские картины — сказки.

Сказка — ложь.

Да в ней — намек…

Свой джип Кондрат припарковал недалеко от серого дома со шпилем в центральной части города, но, несмотря на жару, из салона не вышел. Наоборот, прикрыл дверь, скрывшись за тонированными стеклами, и включил кондиционер. В своих ребятах он был уверен, и сейчас оставалось только ждать сообщений о ходе операции. Ему даже не интересно было смотреть, как все будет происходить. Если знаешь, что увидишь, интерес теряется. А пойдет сбой — тем более не нужно ему светиться в окрестностях.

Нельзя сказать, что пятнадцать лет за колючей проволокой в колонии строгого режима прошли для Александра Кондратенко в полной изоляции от внешнего мира. Адвокат сдержал слово — его не расстреляли. Но зато обманул в другом: за примерное поведение срок ему сокращать не собирались. Убедившись в этом, Кондрат стал вести себя не то чтобы совсем плохо, но достаточно для того, чтобы с ним считалась администрация, боялся актив, уважала братва. Особенно молодежь, та самая, отмороженная, на которую, вынашивая все эти годы план мести, Кондрат начал делать ставку последние пять лет, когда разница в возрасте между ним и новым поколением бандитов существенно увеличилась.

Со временем он добился для себя газет, возможности регулярно смотреть новости по телевизору. И даже не строил особых иллюзий, когда в конце две тысячи четвертого начальник оперчасти вызвал его для беседы и посулил похлопотать об уменьшении срока, если он, Саня Кондрат, организует голосование на выборах за того кандидата в президенты, которого ему назовут. Кондратенко тогда не согласился не потому, что имел какие-то специальные политические симпатии и был против опустить бюллетень за «донецкого парня». Ему было все равно, кто станет главой государства. На его биографию и дальнейшие жизненные планы это никак не влияло. К тому же был еще один, более существенный момент: послушать «кума» значило сыграть на поле «красных». А тюремную администрацию Кондрат не любил, определяя любые формы сотрудничества с ней емким понятием «западло». Все равно «кум» ничего ему не сделает. Позже срока не отпустит. И Кондрат на тех выборах вообще воздержался…

В результате, выйдя на свободу хоть и с чистой совестью, но, так и не решив стать на путь исправления, сорокалетний Саня Кондрат хорошо представлял себе, в какой мир попадет и что его здесь ожидает. Он догадывался, что его могут встречать совсем не те, кто рад его освобождению. Потому позаботился, чтобы к воротам колонии подъехали все те, кого он успел собрать под свои знамена на зоне и кто вышел раньше. И оказался прав в своих подозрениях: на солидном расстоянии, не особо прячась, за ними двинулся «бумер» неприметного тусклого цвета. Когда Кондрат приказал оторваться, погони не было, из чего он сделал вывод: ему напомнили о себе, однако всерьез не воспринимают.

А зря…

На кожаном пассажирском сиденье завибрировал мобильник.

Кондрату вручили этот телефон с безлимитным тарифом сразу же по выходу, но и на зоне несколько последних лет он имел доступ к мобильной связи — трубка к тому времени полагалась ему по тюремному статусу. Кондрат не быковал, звонил на волю нечасто, только если надо было дать указания пацанам, которые уже освободились и решали необходимые для него вопросы. Но в первые несколько месяцев собственной свободы Кондрат в полной мере оценил все возможности, которые давала мобильная связь для человека с его образом жизни. Его первая «труба» размером и весом с кирпичину таких возможностей, как помнил Александр, не обеспечивала.

Мазнув взглядом по циферблату часов, Кондрат отметил: Костя Докер отзванивает точно по плану, и такая точность по отношению ко времени радовала. Подбирая команду, Кондрат делал упор именно на это обстоятельство: каждый из парней должен работать как часы. Многих приходилось муштровать, и только Докер, получивший кличку благодаря своей профессии — какое-то время он трудился докером в мариупольском порту, — соблюдал установленные правила не потому, что того требовал старший, а из-за того, что относился ко времени точно так же, как и сам Кондрат: четко и правильно работает тот, кто «не думает о секундах свысока».

Протягивая руку к телефону, Кондрат увидел в зеркале заднего вида, что к его джипу с левой стороны направляется, как бы невзначай касаясь на ходу пистолетной кобуры на правом боку, сержант патрульно-постовой службы. Это задержало его на долю секунды, но рука уже сама взяла трубку, поднесла к уху.

— Что там, Костя? — отрывисто спросил Кондрат, не спуская глаз с сержанта, — тому до машины оставалось каких-то три шага.

— Нормально. Загрузились, сейчас поедут.

— Все на местах?

— Обижаешь, Кондрат!

— А ты не обижайся! Как сегодня сработаем, так и дальше пойдет. Я загадал.

Патрульный тем временем приблизился к джипу и, не наклоняясь, требовательно постучал в самую середину тонированного стекла костяшками пальцев.

Палец Кондрата нажал нужную кнопку — стекло медленно поехало вниз и опустилось ровно до половины.

— Какие дела, командир? — Он говорил нарочито громко. В нескольких кварталах отсюда заволновался Докер.

— Э-э, Саня, что у тебя там? Проблемы?

— Сержант Ковалев! — одновременно услышал Кондрат снаружи. — Выйдите из машины… пожалуйста.