Паутина времён. - Do'Urden

его играть, он понял, что каждая партия – это не только тактика, но еще и терпение, умение выжидать нужный момент и, что самое главное, сохранять контроль над собой.

"Здесь, за этим столом, я могу контролировать все," – думал Константин, словно ныряя в глубины игры, и, погружаясь все глубже, он словно забывал о времени и обо всем, что произошло с ним за последние дни.

Константин, как будто в броне, вошел в номер, чувствуя ледяное спокойствие, оставшееся после игры в маджонг. Это чувство, как спасительный лед, защищало его от любых эмоций, кроме равнодушия. Он наслаждался этим чувством контроля, точно так же, как когда-то наслаждался моментами, проведенными с отцом.

Но войдя в номер, его окутала тишина, от которой бегали мурашки по коже. Алина сидела на кровати, обняв свои колени, ее глаза были полны боли, обиды и разочарования.

– Ты серьёзно? – ее голос дрожал от гнева, а по щекам катились слезы. – Я думала, что ты просто на пару минут отвлечешься, а в итоге, ты просто ушел играть, забыв обо мне! Ты совсем меня не слышишь, не чувствуешь!

Константин, не двигаясь с места, вздохнул, и его лицо оставалось спокойным, как будто ничто не могло нарушить его ледяное равновесие.

– Ты сама попросила меня не беспокоить, – его голос был тих, как шепот, но Алина слышала его, – Я лишь подумал, что так будет лучше для нас обоих.

– Дать мне время?! – ее голос поднялся до крика. – Я хотела, чтобы ты был рядом, а ты просто сбежал играть в свою глупую игру! Ты не понимаешь ничего!

Константин, сохраняя внешнее спокойствие, чувствовал, как внутри его все дрожит – слова Алины, как ледяные иглы, вонзились в самое сердце. Он осознавал, что её гнев был вызван не только его уходом на игру, но и всем тем, что творилось между ними в последнее время. Он не понимал, как ей объяснить, как показать свою боль, и как донести до неё, что он тоже страдает от этого разлада.

– Я просто не хотел тебе мешать, – произнес он, его голос был наполнен нежностью, но не доходил до сердца Алины. – Думал, так будет лучше.

Алина, поднявшись с кровати, как раненая птица, и видя его ледяное равнодушие, не смогла больше сдерживаться – ее руки задрожали, словно листья на ветру.

– Я устала от этого, Константин, – с отчаянием произнесла она, – Ты всегда такой... отстраненный, холодный. Ты никогда не позволяешь себе проявлять свои чувства. Иногда мне кажется, что ты просто убегаешь в свой мир, и я никак не могу тебя достать оттуда!

Её слова, словно острый нож, ранили его сердце, но он снова не смог найти нужных слов, и его привычное ледяное спокойствие не позволило ему показать, как он сопереживает ее боли. Он сделал шаг навстречу Алине и осторожно притянул ее к себе, как будто боясь разрушить ее нежную хрупкость.

– Прости, – только это он смог произнести, и, словно утопающий, цепляющийся за соломинку, поцеловал ее.

Этот поцелуй был наполнен страстью, отчаянием и надеждой, словно единственный способ выплеснуть все невысказанные слова. Их тела снова слились в горячем порыве, словно в последней попытке спасти их отношения от окончательного краха, и ночь снова поглотила их обоих.

Утром, когда первые лучи солнца, словно крадучись, проникали в номер, заливая его бледно-желтым светом, они вместе спустились на завтрак. Атмосфера, словно скованная льдом, не позволяла сделать и глотка свежего воздуха, и каждый шаг отдавался болью в их сердцах. Константин, не притрагиваясь к еде, сидел молча, словно глубоководная рыба, скрывшаяся от внешнего мира, оставив в тени свои тревоги и размышления.

Алина, словно хищник, готовящийся к прыжку, старалась скрыть свое раздражение под маской холодной отстраненности. Ее взгляд был как лезвие бритвы, готовое порезать тишину.

– Слушай, Константин, – ее голос прозвучал сухо, словно треснувший лед, и она отодвинула свою тарелку, как будто пища душила ее, – я много думала… Может, нам стоит сделать паузу?

Константин оторвал свой взгляд от чашки кофе и посмотрел на нее, и его лицо оставалось невозмутимым, как будто она попросила у него рецепт запеченной курицы. Но внутри он почувствовал резкую боль, словно кто-то вырвал из его груди сердце. Однако, внешне не показав никаких признаков волнения, он тихо кивнул:

– Если ты думаешь, что так будет лучше, – его голос был словно тихий шелест ветра.

Эти его слова, словно спичка, поднесли к бочке с порохом – Алина, вспыхнув, ощутила в себе волну негодования, готового вырваться наружу. Она сжала губы до тонкой белой линии, и ее руки, словно стальные тиски, сжались в кулаки.

– Ты никогда не борешься за нас, – ее голос дрожал от злости и разочарования, – тебе просто все равно! Ты всегда и со всем соглашаешься, – она говорила, словно проклинала его. – Ты никогда не показываешь, что тебе хоть что-то важно!

Константин, тяжело вздохнув, чувствовал, как его привычное спокойствие лишь усугубляет ситуацию, и словно в тумане пытался найти верные слова.

– Это не так, – его голос был тих, как шепот, – Я лишь считаю, что пауза поможет нам разобраться в себе.

Алина, как будто больше не выдерживая его присутствия, отвернулась к окну, устремив взгляд в пустоту, и словно лед, сковавший ее душу, навеки закрыла рот молчанием.

Дорога назад была мрачной и тихой, как могила. За окнами автомобиля проплывали тусклые фонари и темные улицы, похожие на призраки. Константин, словно управляемый невидимой силой, вел машину молча, погрузившись в свои мысли, а Алина, отвернувшись к окну, скрестив руки на груди, как будто желала защититься от него невидимой стеной, смотрела вдаль со взглядом, полным тоски и отчаяния.

После нескольких долгих, мучительных минут молчания, Константин, словно набравшись смелости, чтобы посмотреть в лицо своему врагу, наконец-то решился заговорить:

– Алина… – его голос прозвучал тихо, почти неуверенно, как будто он не был уверен, что она его вообще слышит. Он, как будто ища ответ, попытался подобрать правильные слова. – Я знаю, как тебе сейчас, и … прости меня за то, что я так часто отстраняюсь. Мне и так сложно рассказывать о своих чувствах, но поверь мне, это вовсе не значит, что я ничего не чувствую и что ты мне не важна.

Алина, словно нехотя, медленно повернула голову в его сторону, и ее глаза, наполненные сомнениями, казались выжженными