Миссия доброй воли - Роман Караваев

Петрович насупился и водрузил на стол еще пару фляг.

– Это мы посмотрим, кто тут дерьмо! У меня не такие крепыши пол соплями подметали! Нальем сейчас по стаканевичу и...

Цезарь вдруг приподнялся и грозно рыкнул. Из-за угла дома появились три охранника с куршутами и неторопливо зашагали к воротам и фургону. Обычно их звери не обращали внимания на землян, но мастиф явно не был человеком – инородное и, несомненно, хищное существо. Куршуты замерли, раскрыв крокодильи пасти и уставившись на Цезаря. Потом один из них щелкнул зубами, встопорщил гребень на спине и устремился прямиком к мастифу. Второй порысил следом. Стол, где сидели Эрик с Петровичем, пришелся им по дороге, так что маневр куршутов вполне тянул на атаку.

Цезарь прыгнул. Веса в нем было сто тридцать килограммов, но на планете с нормальным земным тяготением ваальский мутант двигался с поразительной легкостью. Первого куршута он сбил наземь и мгновенно распорол ему когтями брюхо, затем сцепился со вторым. В воздух полетели клочья темной шерсти, куршут взвыл, но Цезарь, терзавший врага, оставался безмолвным. Такую тварь он видел в первый раз, но боевые навыки подсказывали: нужно перекусить хребет или добраться до горла и брюха. Спину куршута защищал гребень, брюхом он прижался к земле, и мастиф нацелился на глотку.

Все команды, какие положено давать в таких случаях, вылетели у Эрика из головы. Он вскочил, замахал руками, но Абалаков строго произнес:

– Сядь! Пусть собачка разомнется, ей тоже хочется праздника. Мешать ни к чему.

Вероятно, хапторы тоже так считали. Сидевшие в фургоне оставили пост, и теперь пятерка стражей следила за дракой с напряженным вниманием, а их капитан подскакивал и хрипло гикал. Челюсти у них отвисли, конечности подергивались, и мнилось, что сейчас они падут на четвереньки, щелкнут зубами и сами ринутся в схватку. Ощущения, приходившие к Эрику, были странными: хапторов не волновало, кто станет победителем, но сам бой будил в них яростное желание вцепиться в добычу. Они наслаждались зрелищем.

Куршут слабо рявкнул и затих. Цезарь поднялся, вывалил язык и не спеша проследовал к столу.

– Молодец, песик! Защитник ты наш, – сказал Петрович и сунул в пасть мастифа колечко колбасы.

Тварь с распоротым брюхом слабо трепыхалась на песке. Один из стражей наступил огромным башмаком на голову еще живого куршута, нажал, оскалясь; кость треснула, и животное содрогнулось в последний раз.

– Убрать, – приказал Шихерен’баух. – Убрать и доставить новых.

Абалаков с хрустом умял соленый огурец. Затем буркнул:

– Земля пухом... Ну, за процветание!

Они выпили, и Петрович тут же наполнил стаканы.

– Что-то мы слишком торопимся, – промолвил Эрик, отдышавшись.

– Выяснить хочу, кто тут хохо-гро, – откликнулся инженер. Сняв панаму, он промокнул испарину на висках и поднял стакан: – Вздрогнули!

– Опять за процветание?

– А за что же еще? Кто не процветает, тот увядает. Закон жизни!

Похоже, для Шихерен’бауха темп оказался слишком быстрым. Глаза у него разъехались в разные стороны, шишки на черепе потемнели, в горле заклокотало. Внезапно капитан ударил кулаком в грудь, раскрыл пасть и заревел. Вышло неразборчиво, но кое-какие слова были Эрику понятны.

– Что это с ним? – спросил Петрович, распечатывая новую флягу. – Никак поет?

– Перечисляет своих предков и их подвиги, – пояснил Эрик. – Обычай у них такой, особый Ритуал. Кто-то из нас должен ответить. – Он подумал и добавил: – Я знаю своих пращуров начиная с Пола Коркорана, адмирала Флота.

– О твоих предках – в другой раз, нечего о них с пьяным хаптором говорить, – буркнул Абалаков. – Если надо, я отвечу. У меня в роду тоже были известные личности. Вот, к примеру, Кро Лайтвотер, который летал с твоим трижды прадедом Сергеем Вальдесом... Словом, есть чем похвастаться.

Шихерен’баух ревел и хрипел минут десять, а охранники стояли у наблюдательного поста и слушали его с превеликим почтением. За это время Абалаков, Эрик и капитан успели осушить еще по два стакана. После второго Шихерен’баух покончил со своей родословной, смолк и принялся шумно отдуваться.

– Теперь моя очередь, – сказал Петрович. – Я буду повествовать, а ты, дружок, переводи. Начнем, пожалуй, с двенадцатого века, когда мой предок Мэнке-багатур служил у Чингисхана в любимых нукерах. Этот Мэнке мог верблюда свалить ударом кулака, одной стрелой сбивал трех уток, а саблей владел с таким искусством, что...

– Помедленнее, – попросил Эрик, приступая к переводу. Но едва он успел помянуть про Мэнке, Чингисхана, уток и верблюда, как глаза Шихерен’бауха закатились, капитан икнул и растянулся на земле. Дыхание с шумом вырывалось из его ноздрей, и вскоре Эрика, Абалакова и сидевшего рядом мастифа окутали крепкие спиртные ароматы. Цезарь чихнул, замотал головой и отправился в подземный тоннель, где воздух был посвежее.

– Спекся, – с довольным видом заметил Петрович. – Как говорили в старину, уноси готовенького, кто на новенького?.. – Сняв панаму, он помахал стражам у наблюдательного поста. – Скажи им, друг мой, что капитан желает почивать, пусть забирают... А поить этих ребят мы не будем, ибо план контактов на сегодня выполнен. Да и горячительное стоит поберечь. При таких темпах на месяц не хватит.

Он поднялся, вызвал роботов и велел прибрать столик.

* * *

Прошло еще три дня, и объявился Сезун’пага. Не в одиночестве, а с целой процессией наземных экипажей разнообразных видов и расцветок. Два шауха, зеленый и желтый, напоминали земные авиетки-кабриолеты с откинутым верхом, мягкими просторными сиденьями и обтекаемыми лобовыми стеклами. Блестя полировкой, они подкатили к пандусу и скрылись в прохладных глубинах подземного вестибюля. Две другие машины, явно претендующие на представительский класс, припарковались на площадке у фасада. Это были огромные темно-коричневые экипажи, очень комфортабельные с виду, со звездными гербами клана Кшу на дверцах, с сияющими золотом молдингами и тонированным пластиком кабин. Последняя машина, похожая на многоместный транспортный модуль, замерла прямо у ворот, рядом с постом наблюдения.

Шошину, встретившему гостя на входном пандусе, Сезун’пага объявил, что задержка вызвана переоборудованием шаухов. Звучало это примерно так: «Ашинге короткий, не мочь верный руление. Потребность перемена седалищ и рычаг, которым ехать». Сообщив это, Сезун’пага проследовал в комнату для совещаний, где поджидали члены миссии. При нем был объемистый саквояж.

«Говорильник» водрузил его на стол и произнес краткую речь на альфа-хапторе. С завтрашнего дня ашинге разрешалось выезжать в столицу и посещать присутственные места с целью контактов с чиновниками клана Кшу и клана Хочара. Перемещения ашинге в рамках континента не ограничивались, но воздушные полеты и выход в заатмосферное пространство были запрещены – кроме особых ситуаций. Ашинге выделялись пять шаухов с навигационными системами, а также принятые на Харшабаим-Утарту платежные средства.