Лорд Теней - Кассандра Клэр

Выходит, глазели они не на Джулиана. Ну, или не только на Джулиана. Не то чтобы это сильно утешало, подумал Джулиан. Только не тогда, когда у Кита такое лицо.

– Я думал, что смогу сюда вернуться, – проговорил Кит. – Занять прилавок отца. Работать на базаре.

Между губами Барнабаса мелькнул и тут же втянулся обратно раздвоенный язык.

– Рожден Сумеречным охотником – навсегда Сумеречный охотник, – сказал маг. – Скверна из крови никуда не денется. В последний раз повторяю, мальчик, уходи с базара. И не возвращайся.

Кит попятился, оглядываясь по сторонам – видя, словно впервые, обращенные к нему лица, по большей части бесстрастные и недружелюбные, а некоторые – полные нескрываемого любопытства.

– Кит… – произнес Джулиан, протягивая руку.

Но Кит уже сорвался с места.

Джулиану потребовалось не больше нескольких секунд, чтобы догнать его; он просто вслепую проталкивался сквозь толпу. Они оказались у большого разгромленного прилавка.

Теперь от него остались только деревянные решетки. Казалось, что кто-то рушил его голыми руками. Вокруг валялись щепки и сломанные доски, над прилавком болталась перекошенная вывеска с напечатанным на ней воззванием:

– Хранитель, – сказал Кит. – Это был Малкольм Фейд?

Джулиан кивнул.

– Он втянул отца во все эти дела со Слугами и Полночным театром, – задумчиво произнес Кит. – Это Малкольм виноват в его смерти.

Джулиан промолчал. Джонни Грач был не подарочек, но он приходился Киту отцом. А отец может быть только один. И Кит был прав.

Кит подскочил и изо всех сил врезал кулаком по вывеске. Та с грохотом обрушилась на землю. И на мгновение перед тем, как Кит, морщась от боли, схватился за руку, Джулиан увидел в нем проблеск Сумеречного охотника. И поверил, что если бы чародей не был уже мертв, Кит бы его убил.

От прилавка Гиацинт за ними последовала кучка обитателей базара, таращившихся на них во все глаза. Джулиан положил руку Киту на спину, и тот не дернулся, чтобы ее сбросить.

– Пошли отсюда, – сказал Джулиан.

Эмма вымылась очень тщательно. Если ты Сумеречный охотник, то длинные волосы имеют свои недостатки: никогда не знаешь, не застряло ли в них ихора. Однажды она неделю ходила с позеленевшей сзади шеей.

Когда Эмма вышла из ванной в спальню – в спортивных штанах и майке без рукавов, вытирая голову полотенцем, то обнаружила в ногах своей постели свернувшегося клубком Марка, который читал «Алису в Стране чудес».

Он был в пижамных штанах, которые Эмма купила когда-то за три доллара в PCH[9]. Он питал к ним слабость – свободные, из тонкой ткани, они были похожи на штаны, которые он носил в стране фэйри. Если его и удивляло, что на штанах был вышитый узор из зеленых трилистников и надписей «УДАЧИ!», вида он не показывал. Когда Эмма вошла, он сел, провел руками по волосам и улыбнулся.

Улыбка Марка была способна разбить сердце. Казалось, она заполняет все его лицо и делает глаза ярче, словно внутри, за золотом и синевой, полыхает огонь.

– Воистину странный вечер, – произнес он.

– Вот только не надо мне тут «воистину»! – Эмма упала на кровать рядом с ним. Марк ни за что не соглашался спать на кровати, но вполне мог на ней валяться. Он отложил книгу и откинулся на спинку кровати в ногах. – Правила насчет «воистину» в моей комнате тебе известны. То же относится к выражениям типа «однако же», «увы мне» и «о горе».

– А как насчет «раны Господни»?

– Кара за «раны Господни!» сурова, – сообщила ему Эмма. – Придется тебе голым бежать в океан на глазах у Центурионов.

Марк, казалось, был озадачен.

– А потом?

Эмма вздохнула.

– Извини, совсем забыла. Мы как правило стесняемся расхаживать нагишом при незнакомцах. Поверь мне на слово.

– Что, правда? Ты никогда не плавала в океане без одежды?

– Это немного другой вопрос, но нет, никогда. – Эмма откинулась на спинку кровати рядом с ним.

– Надо нам как-нибудь это сделать, – сказал он. – Всем.

– Не представляю себе, чтобы Безупречный Диего сорвал с себя одежду и прыгнул в воду на глазах у всех. Разве что только на глазах у Кристины. И то не факт.

Марк выкарабкался из кровати на кипу одеял, которую Эмма постелила для него на пол.

– Сомневаюсь. Держу пари, он плавает полностью одетый. Иначе ему пришлось бы булавку Центуриона отколоть.

Она рассмеялась, и Марк улыбнулся ей, хотя выглядел усталым. Эмма ему сочувствовала. Сама она уставала не от обычных дел Сумеречной охоты, а от притворства. Может, потому они с Марком и могли расслабиться только по ночам, рядом друг с другом, и не перед кем было притворяться.

Только в эти минуты она и могла выдохнуть – с того дня, как Джем рассказал ей о проклятии парабатаев, о том, как влюбившиеся друг в друга сходят с ума и уничтожают и себя, и всех, кого любят.

Эмма сразу поняла: она не может этого допустить. Только не Джулиан, только не его семья, которую она тоже любила. Она не могла заставить себя разлюбить Джулиана, это было невозможно. Поэтому она должна была заставить Джулиана разлюбить ее.

Джулиан сам дал подсказку всего за несколько дней до того: слова, которые он прошептал ей на ухо в редкий миг уязвимости. Он ревновал к Марку, к тому, что Марк мог говорить с ней, запросто флиртовать с ней, в то время как Джулиану всегда приходилось скрывать свои чувства.

Теперь Марк с полузакрытыми глазами сидел рядом с ней, прислонившись к спинке кровати. Цветные полумесяцы под полуприкрытыми веками, ресницы на тон темнее волос… Эмма вспомнила, как попросила его зайти к ней в комнату. Мне нужно, чтобы ты притворился, будто мы встречаемся. Будто мы влюбляемся друг в друга.

Он протянул ей руку, и она увидела в его глазах бурю. Жесткость, которая напомнила ей, что страна фэйри – не только шумные пиры и веселые луга. Это еще и дикая жестокость, бессердечие, слезы и кровь, молния, рассекающая ночное небо словно ножом.

Зачем лгать, спросил он.

На мгновение она тогда подумала, что он спрашивает – зачем ей нужна эта ложь? Но Марк спрашивал не об этом. Он спрашивал: зачем лгать, если это может стать правдой?

Она стояла перед ним, до глубины души терзаясь болью – всюду, где она отрывала от себя Джулиана. Как будто отрывала себе руку.