Окрась это в черное - Нэнси Коллинз

– Ты знаешь, кто она. – Это не был вопрос.

Джад кивнул:

– И мне плевать.

– А почему ты обратился ко мне?

– Вы же знаете, где она?

Мальфеис поерзал на стуле, и глаза его сузились в щелки рептилии.

– Ты мне задаешь вопрос?

Джад заколебался, вспомнив предупреждение Сони: никогда, ни при каких обстоятельствах не задавать Мэлу вопросов.

– Гм... да.

Мэл улыбнулся акульими зубами.

– Перед тем как я отвечу на заданный мне вопрос, ты должен заплатить мою цену. Это ясно, малыш?

Джад проглотил слюну и кивнул.

– Отлично. Скажи мне свое имя. Полностью.

– Майкл Джад Ризер. Это и все, что вам нужно? Мое имя?

– Знание имени предмета дает власть над предметом, мой сладкий. Разве в школе этому не учат? Вообще-то если подумать, то нет.

– А ответ на мой вопрос? Вы знаете, где Соня?

– Знаю, знаю. – Демон нацарапал адрес на обороте письма, которое Джад ему дал. – Найдешь ее здесь. В мясном холодильнике на первом этаже.

– В мясном холодильнике?

– Был бы я в твоей шкуре, не стал бы его открывать.

Джад выхватил адрес и встал.

– Слава Богу, вы не в моей шкуре!

Мальфеис глядел вслед Джаду, и довольная улыбка рассекла его лицо.

– Это тытак думаешь, мальчик.

Он закрыл глаза, а когда открыл их снова, у него были волосы до плеч, забранные в хвост, кольцо в носу и четырехдневная щетина.

* * *

Холодно. Очень, очень холодно.

Я свернулась в комок в углу холодильника, подтянув колени к груди. Дыхание вырывается из меня клубами пара и застывает на лице инеем.

Сколько? Сколько времени я уже здесь торчу? Три дня? Четыре? Двадцать? Сто? Понятия не имею. Я больше не сплю – Другая орет, ругается и не дает заснуть.

Выпусти меня! Выпусти меня из этой дыры! Я есть хочу! я голодаю!

–Вот и хорошо.

Ты,манда дубовая! Если я помру с голоду, ты помрешь со мной вместе! Я же не глист!

–Убеди меня в этом.

Я ухожу! Мне плевать, что ты скажешь!

Другая захватывает контроль над моим телом, и я не сопротивляюсь. Она заставляет согнуться занемевшие конечности, поднимает меня на ноги. Суставы трещат, как гнилые доски. Другая, шатаясь, идет к двери. Я так ослабела, что плохо вижу внутри угольно-черного ящика. Очки я забросила несколько дней назад, но при ухудшении моего состояния ослабло и ночное зрение.

Ищущие руки Другой нашаривают внутреннюю ручку. Резкий треск, вспышка синего света – и Другую швыряет через всю камеру. Она вопит, как попавшая под машину кошка, держа дымящиеся и покрытые волдырями руки подальше от тела. В двадцатый раз она уже пытается открыть дверь, и несколько пальцев уже на грани гангрены.

– Никуда ты не пойдешь. Ни сейчас, ни когда-нибудь.

Сука! Сука! Ты мне за это заплатишь, корова, человеческая подстилка!

–Это как? Ты меня убьешь?

Я снова ползу в угол. От усилия меня снова трясет кашель с комьями черной крови. Я вытираю рот рукавом, чуть не вывихнув при этом челюсть.

Ты разваливаешься. Ты так слаба, что не можешь восстановиться...

–Ну, если бы ты не молотила сдуру головой по двери, чтобы выйти...

Это ты нас здесь заперла! Меня в этом не вини!

–Я тебя виню, но не в этом.

Это из-за того человечка, мать твою дурацкую? Ты меня за это хочешь наказать? Я ничего такого не сделала, о чем ты не фантазировала!

–Ты, гадина, ты его изнасиловала! И чуть не убила!

Но не убила. Могла. Но не убила.

– Я его люблю!

Мой голос дрожит, переходит во всхлипы.

Ты не его любишь. Ты любишь, что тебя принимают за человека. Вот чего ты злишься. Не за то, что я твоего любовничка использовала, а что поломала тебе игру «Давай попритворяемся»!

–Заткнись!

А ты меня заставь.

Из дневников Сони Блу.

~~

Джад сверил номер дома на складе с адресом, полученным от Мэла. Один из немногих складов в этой округе, не перестроенный в модные жилые дома для яппи. На входной двери – небольшая табличка «Индиго импорте», других указаний нет. Вход закрыт тяжелой цепью с амбарным замком, на всех окнах первого этажа – решетки. Но ведь долженбыть какой-то способ входить и выходить? Обойдя здание, Джад заметил грузовой вход. Несколько минут целеустремленной работы – и он сумел достаточно отодвинуть гофрированную створку, чтобы протиснуться внутрь.

Склад был освещен косыми лучами дня сквозь зарешеченные окна. Пахло пылью и крысиной мочой.

Мясной холодильник стоял на первом этаже, как и говорил Мэл. Металлические стены и дверь были покрыты спиралями граффити из баллончика. Что-то вроде толстой полоски кокаина отмечало порог. Джад схватился за ручку и распахнул дверь. Раздался треск электрического разряда, пахнуло холодной вонью. Джад прищурился в темноту, прикрывая нос и стараясь дышать ртом.

– Соня?

Что-то шевельнулось в темноте дальнего угла морозильника.

* * *

– Д-джад? Это ты?

– Я, детка. Пришел тебя отсюда забрать.

– Уходи, Джад! Ты сам не знаешь, что делаешь.

Джад входит в камеру, глаза его привыкают к темноте. Теперь он меня видит. Я сижу у дальней стены, подтянув колени к груди, отвернувшись от него.

– Нет, Соня, ошибаешься. Я отлично знаю, что делаю.

– Джад, я дала ей над тобой издеваться. Я могла остановить ее, но не стала. Я дала ей... дала ей... – Горло у меня перехватывает, плечи начинают трястись. – Уходи, Джад. Уходи, пока я снова не сделала тебе плохо!

Джад опускается рядом со мной на колени. От меня пахнет, как от протухшей говядины. Руки покрыты волдырями и гнойными язвами. Пальцы торчат под странными углами, потому что кости срослись не сопоставленными. Я отодвигаюсь от его прикосновения, прижимаюсь к стене, будто если очень постараться, то смогу просочиться через трещины.

– Не смотри на меня.

– Соня, ты не понимаешь. Я тебя люблю. Я знаю, кто ты, на что ты способна, – и все равно я тебя люблю.

– Даже если я делаю тебе больно?

– В особенности когда ты делаешь мне больно.

Я поворачиваюсь к нему. Лицо у меня будто было разбито, а потом собрано добросовестным, но неумелым пластическим хирургом по размытой фотографии. Глаза горят, как у зверя, попавшего в фары машины.