Верни мне любовь. Журналистка - Мария Ветрова

Разумеется, я плохо понимала, что именно говорит мне в этот момент сам Григ, зато поняла наконец, что на горизонте наших с Милкой отношений маячит одна, но грозная черная туча: в моем сознании прочно застряли ее слова, произнесенные в день нашего с ней знакомства: «Я сплю с главным»… Вспомнив их, я почувствовала молниеносно ударяющую в самую душу тревогу!.. И какой же скотиной надо быть, чтобы влюбиться в мужчину своей подруги, так много для меня сделавшей!..

Неожиданно я не просто услышала его голос, но и. поняла смысл произносимых Григом слов, — скорее всего потому, что его обычная спокойно-рассудительная и деловая интонация сменилась совсем иной, встревоженной:

— Мариночка, с вами все в порядке?..

Очевидно, мое внезапное озарение проступило на моей же физиономии огненными буквами. Поняв это, я собрала всю свою волю в кулак и, подняв наконец на него глаза, пропадая от стыда, молча кивнула. Больше всего на свете теперь мне хотелось оказаться от него на расстоянии, измеряющемся в световых годах.

Григорий, как я тогда полагала, решительно не понимающий моего состояния, стремительно поднялся из-за стола и в мгновение ока оказался рядом со мной. Я прореагировала инстинктивным желанием сбежать из кабинета как можно быстрее и тоже вскочила, только осложнив тем самым ситуацию.

— А по-моему, вы несколько переутомились, — произнес он заботливо и, приобняв меня, уже двинувшуюся в сторону двери, за плечи, высказал предположение, что я, пожалуй, судя по объему работы, которую успеваю сделать за день, обеденный перерыв свой систематически игнорирую.

Первое в жизни прикосновение моего тогда еще будущего мужа я не забуду никогда. Никогда не забуду, что одного его легкого касания и тогда, и после хватало на то, чтобы все мое существо отзывалось огромным, всепотопляющим желанием слиться с этим отчего-то вовсе не чужим, а неправдоподобно родным человеком в одно целое… Господи, как мне тогда удалось не броситься, как последней дуре, в его объятия, а, напротив, на немыслимой скорости устремиться прочь из кабинета? Должно быть, помог жгучий, почти непереносимый стыд и перед ним, и перед Людмилой… Однако судьба продолжала гнуть свою линию, да еще в неправдоподобно высоком темпе.

До нашего отдела добраться мне не удалось: тормознула Милка, вопреки обыкновению хмурая, как осеннее ненастье.

— Зайди-ка. — Она распахнула передо мной двери своего кабинета, которые тут же плотно прикрыла, едва я вошла и почти без сил брякнулась на стул.

— Чего от тебя хотел этот сукин сын? — поинтересовалась Людмила голосом, от которого в моей душе немедленно поднялась волна страха. — Он тебя что, обтяфкал? Что ему там неладно?

— Что ты… — пролепетала я. — Нет-нет, он… Просто дал задание.

— Какое еще задание? — Она уставилась на меня с искренним недоумением. — Какое может быть задание моему сотруднику за моей спиной?!

И Милка грубо выругалась.

Я испугалась по-настоящему, только тут сообразив, что произошло. И, с трудом припомнив детали разговора с Григом, кое-как пересказала ей суть разговора с главным, разумеется опустив последнюю часть нашего общения. Милка выматерилась еще раз. После чего все-таки пояснила свою бурную реакцию на поступок Грига.

— Этот гад специально проделал все за моей спиной, чтобы меня взбесить! — сказала она. — Вначале трахает, а потом, видите ли, на место начинает ставить… Только со мной у него этот номер не пройдет, не на ту девушку нарвался, милый…

Она задумчиво покачала головой и присовокупила:

— С места мне этого не сойти, если я нашего Гришечку на себе не женю… Окручу, как ласточку!

Я похолодела, еще не зная, что это Людкино намерение станет, и очень скоро, тем самым единственным случаем на моей памяти, когда Милка недооценила противника.

Дальнейшие откровения Милки по поводу состоявшегося накануне выяснения отношений между ней и Григом вопреки всем увещеваниям совести привели к тому, что впервые в моей душе шевельнулась слабенькая, но надежда: а вдруг… вдруг?..

Суть откровений состояла в следующем: предыдущим вечером вместо заранее запланированного свидания Григорий, подарив Людмиле изысканный букет темных роз, вежливо, но твердо, не потрудившись назвать причину, прекратил их «особые» взаимоотношения, высадив мою подружку из своей машины возле подъезда ее собственного дома. Разумеется, при этом заверив ее, что взаимоотношений сугубо производственных все это ни в коей мере не касается…

— Дерьмо! — Милка уже не говорила, а скорее шипела. — Еще не родился на свет мужик, который бросил бы меня по собственной инициативе!

Я ей и верила в тот момент, и не верила. Верила потому, что Милка, не будучи классической красоткой, обладала столь сильной сексапильностью, что это чувствовали всей шкурой не только мужчины, но и женщины. Я и сейчас могу сказать, что за всю свою жизнь не встречала никого, кто мог бы соперничать с Людмилой в этом отношении. И уж конечно не я сама.

В отличие от рыжеволосой, зеленоглазой Милки с ее кошачьей мордашкой и фигурой Брижит Бардо, я представляю собой тип куда более заурядный: хрупких темноглазых брюнеток, скорее миловидных, чем красивых, без особых изъянов, но и без бросающихся в глаза достоинств. Наверное, самое красивое в моей внешности — волосы, густые, пышные и длинные, почти до пояса. Единственное, в чем я ослушалась моего идола, как раз волос и касалось: стричь их я отказалась наотрез даже ради молодежного стиля, принятого в конторе. Вместо этого просто перестала заплетать косу, предоставляя своей гриве полную свободу воли. И хотя такая прическа (если это и впрямь прическа) шесть лет назад как раз успела выйти из моды, Милке пришлось с моим упрямством смириться.

А не верила я впервые за все время нашего знакомства своему идолу, конечно, потому, что мне хотелось, чтобы Григ оказался тем самым единственным на свете мужиком, устоявшим перед Милкиным напором и ее прелестями, с которыми, увы, был знаком уже близко… О муки ревности! Как же разрывалось в тот момент мое глупое и наивное сердце! Знать бы мне тогда, сколько мук еще более жестоких ожидает впереди!

Впрочем, ситуацию бы это знание наверняка не поменяло: слишком неожиданно сильным оказалось то, что удалось, на беду, пробудить во мне Григорию.

В конце дня я Милкиными стараниями и узнала впервые о том, каким именно образом ухитряется наш главный подхватывать — в прямом смысле слова — девиц. Узнала о существовании окна в конце одного из коридорных тупичков, которому суждено было сыграть в моей судьбе роковую роль.

— Пойдем-ка глянем кое на что, — решительно не попросила, а распорядилась Людмила, заглянув в отдел около шести вечера. И, увлекая меня за собой, на ходу сообщила: — Хочу выяснить, какая из наших многочисленных шлюх посмела перебежать мне дорожку…

Из упомянутого окна открывался обширный вид на всю площадь с метро в самом ее центре. А помимо площади — на перекресток, к которому неизбежно двигались все машины от здания, куда бы они ни направлялись, благодаря одностороннему движению.