В Милуоки в стикбол не играют - Рид Фаррел Коулмен

– Я позову охрану кампуса! – пискнул он, пытаясь найти в сумке с книгами баллончик с перцовым спреем. – Я применю это! Применю!

– Спокойно, – сказал я, заметив на стенах постеры с портретами Раша Лимбау и сенатора Джо Маккарти. – Питаешь слабость к лысеющим, жирным белым мужчинам?

Чувством юмора этот щенок не обладал и пустил-таки в меня струю из баллончика, но так трясся при этом, что промахнулся. Я не стал ждать второй попытки и выбил баллончик у него из рук. Поперхнувшись воздухом, насыщенным перцем, и со слезящимися глазами я просто ушел. Все равно никакого проку, думал я, пытаться урезонить восемнадцатилетнего юнца, чьи политические пристрастия простираются правее взглядов Дракулы. Глаза я промыл в фонтанчике в вестибюле спального корпуса.

– Сэр, – услышал я мужской голос, – медленно заложите руки за голову, встаньте на колени и лягте на живот.

– Маленький негодяй! – громко прошептал я.

– Быстро! – потребовал голос.

– Да, офицер. – Не нужно было обладать даром ясновидения, чтобы догадаться – на меня направлен пистолет – девятимиллиметровый или 38-го калибра. Не успела моя щека коснуться холодной плитки пола, как сильные руки надели на меня наручники. Те же руки поставили меня на ноги и подтолкнули вперед.

– Вы имеете право хранить молчание… – начал он.

– Вообще-то, – поправил я, – это неправда. Я имею право не обвинять себя. Разница очень тонкая, но…

Он толкнул меня чуть сильнее. Макклу меня предостерегал: никогда не сбивайся в разговорах с копами на сарказм, это гарантированно выводит их из себя.

Конечно, он прав, но бывают случаи, когда очень трудно придерживаться благоразумной линии поведения.

– Вы имеете право на адвоката, – продолжал бубнить он. – Если вы не можете позволить себе адвоката, суд предоставит вам его бесплатно. Вы уяснили эти права?

– Je ne parte pas Anglais[10], – выдал я ему из Бойера с легким намеком на Мориса Шевалье. Внезапно я зарылся лицом в грязный снег.

– Забавно, – сказал коп, – насколько наручники заставляют человека терять равновесие.

Макклу никогда и словом не обмолвился о том, чтобы не говорить по-французски. Видимо, это тоже не приветствовалось представителями правоохранительных органов.

Камеру предварительного заключения в участке Риверсборо, конечно, нельзя было сравнить с таковой в тюрьмах «Томбс» или «Райкерс-Айленд», но и на номер-люкс в «Вальдорфе» она не тянула.

Можно было бы сравнить ее с комнатой в Баухаусе, но трудно представить, что сказала бы эта школа о восхитительном застарелом запахе мочи. Заводить знакомства в камере мне не хотелось. Парень лет двадцати с чем-то сидел в углу, водя перед лицом ладонью и глядя на свет сквозь растопыренные пальцы. Я подумал, что он или аутист, или накачан наркотиками, или то и другое вместе. Когда же парень закричал: «Пригнись! Идет красный меченый атом, приятель», – я понял, что он перебрал наркотиков.

Подыгрывая, я плюхнулся на пол.

– Спасибо, дружище. «Изотоп»? – спросил я, на ответ не рассчитывая.

– Потрясающая вещь, брат. Потрясающая.

Прежде чем я успел продолжить расспросы, он опять начал помахивать рукой. Я расслабился, зная, что сокамерник предупредит меня о надвигающихся красных меченых атомах.

– Так, – проговорил жирный коп, вставляя в замок ключ, – кто тут из вас французский легионер?

– C'est moi! – Вскочив, я отсалютовал ему.

– Ты отсюда выходишь, легионер.

– Но я не воспользовался своим правом на телефонный звонок, – запротестовал я.

– Быстро ты научился английскому. Слушай, умник, на улице тебя ждут два охранника с кампуса, чтобы сопроводить на встречу.

– У меня не запланировано никаких встреч.

– Запланировано, если хочешь отсюда выйти. – Он улыбнулся. – Или останешься здесь в компании с Капитаном «ЛСД».

Я посмотрел в угол и повернулся к своему тюремщику.

– Давайте поедем на эту встречу. Не стоит заставлять ждать своих поклонников.

Охранники были типичными младшими чинами, которые жаждали стать копами и лезли в бутылку по любому поводу. Они полностью проигнорировали меня, особенно когда я осмелился спросить, куда мы едем. Однако, когда я упомянул Валенсию Джонс, они предложили мне расслабиться и заткнуться или отправляться назад в тюрьму. Я выбрал первое.

Мы припарковались рядом с генераторной станцией колледжа и предприняли продолжительную экскурсию по сети подземных переходов кампуса. Я был рад, что мои сопровождающие знали, куда идти, потому что я-то точно не имел об этом ни малейшего представления. Как только мы попали в этот лабиринт, все туннели стали казаться мне на одно лицо. Я спросил у своих спутников, почему нет никаких указателей. Мне ответили, что кража указателей – традиционная часть злых шуток над всеми новыми студентами и студентками. Знаки развешивают в последнюю неделю августа. К концу первой недели сентября они уже исчезают. Было очевидно, что мои «шестерки» просто ненавидели студентов, крадущих указатели. Гораздо больше они предпочитали мерзавцев с перцовыми баллончиками.

Когда мы наконец вынырнули на поверхность, то оказались в большой приемной. Стены были покрыты рельефными ореховыми панелями, а панели – портретами неулыбчивых мужчин. В помещении стояло несколько зеленых кожаных диванчиков. Меня подвели к женщине с серебристыми волосами, которая восседала за резным дубовым столом, дуб проморили, чтобы он сочетался со стенами. Женщина была красивая, за пятьдесят пять. Улыбалась она приятно, однако что-то в чертах ее лица сказало мне, что шутить с ней не стоило.

– Благодарю вас, господа, – отпустила она мой эскорт. – Здесь мы уже сами справимся с мистером Клейном. Не так ли, мистер Клейн?

– Совершенно верно.

Охранники исчезли в туннелях.

– Присаживайтесь, мистер Клейн. Декан Далленбах сейчас вас примет. Могу я предложить вам чашку кофе или чая, пока вы ждете?

– Кофе, пожалуйста. С молоком, без сахара.

На столе у нее зажужжал интерком.

– Можете войти, сэр. Декан ждет вас. Я принесу ваш кофе вместе с чаем для декана Далленбаха.

Далленбах оказался моложе, чем я ожидал, лет пятидесяти. С головы до ног он подозрительно напоминал члена корпорации. Его синий костюм-тройка от братьев Брукс был модного покроя, никаких выпуклостей, портивших его высокую, гибкую фигуру. Прямо Берт Ланкастер без идеальной улыбки последнего.

– Садитесь, мистер Клейн, – пригласил он. Голос его звучал приветливо. – Вы причинили нам довольно много неприятностей, вам не кажется: ударили профессора Зантера и приставали к студенту по фамилии… Роберт Берн?

– Ему больше подошло бы имя Джон Берч[11].