Две Дианы - Александр Дюма

– Adveniat regnum tuum,[19]– проворчал Монморанси. – Мы примем свои меры, смерть и ад! Мы примем меры… вплоть до того, что призовем во Францию англичан! Продолжайте же, во имя мессы!

«В-третьих, – продолжал шпион, – чтобы приободрить вас, монсеньор, и содействовать вашим целям, извещаю вас о скором прибытии в Париж посланца вашего брата, виконта д’Эксмеса, который доставит Генриху Второму знамена, захваченные во время итальянской кампании. Он прибудет, надо думать, одновременно с этим письмом. Присутствие виконта и славные трофеи, которые он преподнесет королю, несомненно, помогут вам направить в должную сторону ваши планы».

– Fiat voluntas tua![20]– в ярости завопил коннетабль. – Мы хорошо примем этого посланца преисподней! Доверяю его тебе, Арно. Все? В этом проклятом письме больше ничего нет?

– Ничего, монсеньор, кроме приветствий и подписи.

– Хорошо. Как видишь, тебе предстоит работенка.

– Я только этого и желаю, монсеньор… Ну, разве еще немного деньжат, чтобы получше справиться с заданием.

– Вот тебе сто дукатов, мошенник. С тобой всегда приходится раскошеливаться.

– У меня велики расходы на службе у вашей милости.

– Твои пороки обходятся тебе дороже служебных расходов, негодяй!

– О, как ошибается на мой счет монсеньор! Моя мечта – тихая, счастливая и зажиточная жизнь где-нибудь в провинции вместе с женою и детьми. Хочется дожить свой век честным отцом семейства!

– Добродетели сельской жизни! Ну что ж, исправься, отложи в сторону сколько-нибудь дублонов, женись, и ты сможешь достигнуть тихого семейного счастья. Кто тебе мешает?

– Ах, монсеньор, непоседливость! Да и какая женщина за меня пойдет?

– Это верно. А в ожидании бракосочетания, мэтр Арно, запечатайте-ка хорошенько это письмо и отнесите его кардиналу. Да измените свою наружность, поняли? И скажите, что ваш товарищ, умирая, вам поручил…

– Монсеньор может положиться на меня. Подделанная печать и подмененный курьер покажутся правдоподобнее самой правды.

– Ах, дьявольщина! – воскликнул Монморанси. – Мы забыли записать имя полномочного представителя Гизов. Как его зовут?

– Виконт д’Эксмес, монсеньор.

– Да, да. Так запомни же, плут, это имя… Кто там смеет мне мешать?

– Простите, монсеньор, – торопливо отозвался адъютант коннетабля, входя в комнату, – прибывший из Италии дворянин явился к государю от имени герцога де Гиза, и мне показалось необходимым доложить вам об этом… тем более что он непременно хочет повидать кардинала Лотарингского. Зовут его виконт д’Эксмес.

– Ты умно поступил, Гильом, – сказал коннетабль. – Приведи этого господина сюда. А ты, мэтр Арно, спрячься за эту портьеру и воспользуйся случаем приглядеться к человеку, с которым тебе, наверное, придется иметь дело. Я принимаю его для тебя, гляди в оба.

– Кажется, монсеньор, – задумчиво ответил Арно, – я уже встречался с ним где-то в пути. Но не мешает проверить… Виконт д’Эксмес?

Шпион проскользнул за портьеру. Гильом ввел Габриэля.

– Простите, – поклонился молодой человек старику, – с кем я имею честь говорить?

– Я коннетабль Монморанси. Что вам угодно, сударь?

– Еще раз прошу меня простить. Я имею поручение лично к государю.

– Государь сейчас не в Лувре, а в его отсутствие…

– Я разыщу или подожду его величество, – перебил его Габриэль.

– Его величество на празднике в Турнелле и вернется сюда не раньше вечера. Разве вы не знаете, что сегодня празднуется свадьба монсеньора дофина?

– Знаю, монсеньор, мне об этом сообщили в пути. Но я проезжал через университет, а не по улице Сент-Антуан.

– Тогда бы вам следовало держаться одного направления с толпою. Она привела бы вас к государю.

– Но я еще не имею чести быть представленным государю. Для двора я чужой. В Лувре я надеялся застать монсеньора кардинала Лотарингского. Я и просил доложить о себе его высокопреосвященству и не знаю, почему это привели меня к вам, монсеньор.

– Господин кардинал, как лицо духовное, любит сражения воображаемые, а я, человек военный, люблю только сражения настоящие. Вот почему я в Лувре, а господин кардинал – в Турнелле.

– Так я, с вашего позволения, монсеньор, отправлюсь к нему в Турнелль.

– О боже, отдохните немного, сударь, вы прибыли, по-видимому, издалека, надо думать, из Италии, раз въехали в город со стороны университета.

– Вы угадали: из Италии, монсеньор. Мне это совершенно незачем скрывать.

– Вы присланы, может быть, герцогом де Гизом? Ну, что он там поделывает?

– Разрешите, монсеньор, об этом сперва доложить его величеству и покинуть вас, чтобы исполнить этот долг.

– С богом, сударь, раз вы так спешите. Вам не терпится, должно быть, – прибавил он с напускным добродушием, – свидеться с какой-нибудь из наших красавиц. Разве не так, молодой человек?

Но Габриэль, приняв строгий вид, ответил только глубоким поклоном и удалился.

– Pater noster, qui es in cadis![21]– проскрежетал коннетабль, когда за Габриэлем захлопнулась дверь. – Уж не думал ли этот проклятый хлыщ, что я хотел его задобрить, расположить в свою пользу, подкупить, быть может? Точно я не знаю, с чем он приехал к королю! Не хуже знаю, чем он! Ну, если он еще повстречается мне, то дорого заплатит за свой надутый вид и нахальную недоверчивость! Эй, мэтр Арно!.. Куда же девался этот мерзавец? Тоже исчез! Пресвятым крестом клянусь, все сегодня сговорились валять дурака, дьявол их побери! Pater noster…

Пока разгневанный коннетабль изрыгал проклятия, сдабривая их, по своему обыкновению, словами из святых молитв, Габриэль, проходивший по полутемной галерее, с изумлением увидел стоявшего у дверей своего оруженосца, которому он еще раньше велел ждать во дворе.

– Это вы, Мартен? Вы пошли мне навстречу? – спросил он. – Так вот что: поезжайте вперед с Жеромом и ждите меня с зачехленными знаменами на углу улиц Сент-Антуан и Сент-Катрин. Кардинал пожелает, может быть, чтобы мы тут же их поднесли государю перед всем двором. Кристоф подержит мою лошадь и проводит меня. Поняли?

– Да, монсеньор, – ответил Мартен-Герр.

Опередив Габриэля, он стремительно сбежал по лестнице, как бы в знак того, что отлично исполнит поручение. Поэтому Габриэль, выйдя из Лувра, был несколько удивлен, столкнувшись еще раз во дворе с Мартен-Герром. Тот был бледен и до смерти напуган.