Ultraмарин - Валерий Зеленогорский

Он не часто ночевал в новой квартире – шестиметровый потолок в восьмидесятиметровой кухне и капающий кран давили на мозг больше, чем все правоохранительные органы Питера, которые тоже были не подарок.

Алекс им активно не нравился, за державу им было обидно и немножко за себя, хотелось им его закрыть, как когда-то в 83-м, посмотреть ему в жопу через микроскоп, поставить раком, но время еще не пришло, они решили подождать. Отложенный спрос давит не только на рынок, но и на носителей закона и порядка, давит, как удавка. Почему? Они же оборзели! Так дальше жить нельзя!

Скрип их зубов и дыхание за плечами Алекс слышал всегда, но кран тоже достал.

Как-то он приехал на Ваську и решил лечь спать. Кран стучал, как дятел, в мозг. Алекс положил полотенце – стало тише. Он ушел в спальню за пятьдесят метров от кухни – дятел-кран долбил, как долото в десну в период карательной стоматологии. Боясь сойти с ума, Алекс встал, вызвал охрану и приказал: «Сантехника сюда!»

Через пятнадцать минут сантехник нарисовался. Местного Афоню звали Колян, его знал на Ваське каждый, и он знал всех.

– Значит, так, – сказал Алекс. – Мужчина, вы делаете кран, а я вам плачу, сколько скажете.

Колян посмотрел, поставил диагноз и молвил:

– Нужна прокладка, завтра в одиннадцать я приду и сделаю, а сейчас мне пора, рабочий день кирдык (то есть пиздец рабочему времени).

Алекс еще раз спокойно повторил свою просьбу и даже назвал сумму в пятьсот американских долларов, чтобы сразу сломить волю Коляна.

Взять Коляна на такой дешевый приемчик оказалось пустой затеей, тот вежливо ответил, что дело не в деньгах, эта работа стоит сто двадцать три рубля и завтра в одиннадцать часов он все сделает непременно. Капли обжигали мозг Алекса, как в древней истории про китайскую казнь. Он не выдержал и обрисовал сантехнику свое решение: Алексовы ребята берут его и везут за город, потом закапывают его в землю и через два дня откапывают живого или мертвого, как повезет.

Колян засмеялся зловеще и сказал, что его на Ваське всякий знает и он видал и не таких фраеров. Любой на Ваське скажет, что Колян правильный пацан, а на сегодня у него для Алекса новостей больше нет, и собрался уходить, как Иван Демидов в передаче о музыке.

От капающего крана и наглости сантехника у Алекса чуть не случился удар, но он хотел понять, почему этот лошара так стоит на своем, что им движет, где лежит игла, где яйцо, за которое можно было ухватить этого Кощея – не Бессмертного, но наглого как танк.

Он встал из-за стола, где шли переговоры, и открыл холодильник: появились бутылка, сало и стаканы, начался следующий раунд.

Выпили по стакану, по второму. Алекс попробовал еще раз смутить Коляна гонораром, тот был непреклонен. Алекс мягко стал выяснять, не является ли Колян борцом за права, антиглобалистом. Может, классовая борьба против власть имущих бродит в жилах этого титана разводных ключей и короля вантуза?

Оказалось, нет, по барабану были Коле эти вещи – просто закончился рабочий день. Ему нужно было заехать за рассадой к шурину в Купчино, он долго рассказывал Алексу про свои мичуринские успехи, объяснял, что в том году редис завял, свекла не уродила. Капли из крана стучали в мозг, как пушечные ядра, он недоумевал.

Перед ним сидел человек – не идиот, не враг, обещанный гонорар перекрывал его урожай на порядок, но он не сдавался, а мягко втолковывал дуреющему от водки и непонимания мотивов Алексу, что у него все свое – на зиму закатали двести банок и обеспечены по самое не могу.

Алекс со своими немаленькими бабосами о себе так сказать не мог, и это еще больше раздражало.

Выпили еще бутылку, кран стал капать реже. Алекс уже подумал, что произошло чудо, но просто водка притупила слух.

В двенадцать ночи Колян встал и сказал, что поедет в жэк. Он знает, где лежит ключ, и отправился с охраной Алекса на секретный объект ЖКХ.

Через час прокладка стояла, кран затих неожиданно, как бывает с малым ребенком, уставшим мучить родителей.

Алекс был счастлив. Он достал из бумажника тысячу долларов и отдал Коляну не за кран, а за твердость его жизненной позиции.

Колян деньги не взял, засмеялся и сказал:

– Не обижай, засунь себе их в жопу, я не за бабки. Ты мне друг теперь, я с друзей не получаю. – И ушел в свою жизнь на нетвердых ногах.

Алекс заснул пьяным сном. Он спал счастливо и спокойно. Тишина в квартире стояла такая, что он слышал сливной бачок на два этажа выше, но этот звук казался музыкой. Под такой водопад он спал в далекой Родезии, где бил слона с группой экологов из разных силовых структур прошлым летом.

Утром он был бодр и свеж, пил кофе на своей кухне, когда услышал новый звук. Он удивился: это был шорох метлы во дворе, который он не слышал уже три года. Никто не убирал в их доме, не мел, не бил сосульки, не скреб асфальт ото льда.

Он собрался на работу, вышел во двор, залюбовался умелыми движениями дворника, подошел и спросил:

– Кто вы?

Женщина ответила, не переставая мести, послала Алекса далеко по дороге, ведущей на х…й.

Образность речи добавила симпатии, и Алекс предложил ей мести его двор каждый день за отдельную плату. Он был эстет и хотел до машины идти по метеной дорожке. Женщина сказала:

– Мне ничего не надо.

Он догнал ее и продолжил:

– Вам не надо – отдайте детям.

Она ответила, не сбавляя темпа:

– Я их ненавижу.

Алекс оторопел: второй раз за сутки его удивили.

Депутат Тихон Хрящиков-Земский был молод и очень активен. Не было ни одной акции, где бы он не засветился со своей особой позицией и жирной мордой.

Человек он был чистый, все волосы на своем теле, в том числе на яичках, удалял без наркоза. Боль любил и за народ пострадать. Он следил за собой и другим спуска не давал: водителю дезодорант купил и освежитель воздуха – боролся за экологию в своем авто.

Его коньком были нравственность и борьба с порнографией. Он в кабинете сидеть не любил и на себе, как Пастер, испытывал пороки общества, а уж потом со знанием предмета бичевал, как бичевали его самого в салоне садо-мазо, куда он захаживал после тяжелых встреч с избирателями.

Пока выборы были, его терпели и обслуживали, но не жаловали – визжал очень. А потом!

Зайдет, бывало, к госпоже и давай лаять и лизать ей обувь, а его гонят: «Пошел вон, у тебя неприкосновенность, мы тебя бить не будем, нельзя Конституцию нарушать».

А он просит, мандатом машет, молит даже со слезами: «На дыбу хочу, за народ помучиться». «Нет, – ему говорят, – иди служи ему в другом заведении. У нас только нравственные уроды и люди с нечистыми помыслами, а ты – слуга электората, пусть он тебя пиздит, а мы не будем».