Пять ночей у Фредди: Ужасы Фазбера. В бассейн! - Скотт Коутон

Кролик повесился. Его пасть открывалась и закрывалась, словно он пытался дышать, но никаких звуков он не издавал. Лапы по-прежнему отчаянно хватались за верёвку. Его взгляд, по-прежнему ужасающе неподвижный, был направлен на Освальда, словно умоляя о помощи.

Освальд определённо не собирался его спасать.

Подёргавшись ещё несколько секунд, жёлтая жуть затихла. Освальд моргнул. На верёвке висел просто грязный пустой жёлтый костюм кролика.

Папа открыл глаза. Освальд бросился к нему.

– Почему я здесь? – удивился папа. Его лицо было бледным и небритым, глаза припухли, а под ними отчётливо выступили тёмные синяки. – Что случилось?

Освальд задумался, что бы ответить. «На тебя напал и оставил тут умирать гигантский злой кролик, который попытался заменить тебя, и я был единственным, кто видел, что это не ты. Даже мама думала, что это ты».

Нет. Это звучало как-то совсем безумно, и Освальду совсем не нравилась перспектива много лет сидеть в психбольнице, повторяя: «Но кролик же СУЩЕСТВОВАЛ!»

Порча была единственной, кроме него, кто знала правду, но, будучи кошкой, она не сможет сказать ничего в его защиту.

К тому же папа и так уже настрадался.

Освальд понимал, что врать нехорошо. Ещё он знал, что совершенно не умеет врать. Когда он пытался врать, то нервничал, потел и постоянно говорил «э-э-э». Но в этой ситуации, похоже, ничего не остаётся, кроме как соврать.

– Ну, э-э-э… Я спрятался в бассейне с шариками, чтобы тебя разыграть, не надо было так делать. Ты пришёл меня искать, должно быть, ударился головой и потерял сознание. – Освальд глубоко вдохнул. – Извини, папа. Я не хотел, чтобы всё так вышло.

Это, по крайней мере, было правдой.

– Извинения приняты, сынок, – сказал папа. Его голос был не раздражённым, а просто усталым. – Но ты прав – не надо было так делать. А Джефф должен избавиться от этого дурацкого бассейна, пока на него кто-нибудь в суд не подал.

– Точно, – сказал Освальд. Он точно знал, что ни за что больше не полезет в бассейн. Ему, конечно, будет не хватать Чипа и Майка, но надо всё-таки заводить друзей и в собственном времени. Он вспомнил девочку, с которой познакомился вчера на перемене. Габриэлла. Вроде довольно милая. И умная. Они хорошо поболтали.

Освальд протянул папе руку.

– Я помогу тебе подняться.

Опираясь на Освальда, папа встал и вышел из бассейна с шариками, потом оглянулся на висящий жёлтый костюм.

– А это ещё что за жуть?

– Даже не представляю, – ответил Освальд.

И это тоже было правдой.

Они выбрались из бассейна и прошли по залу «Пиццы Джеффа». Джефф вытирал прилавок, по телевизору всё ещё шёл матч. Он вообще ничего не увидел и не услышал?

По-прежнему держа Освальда за руку – когда они с папой вообще в последний раз ходили за руку? – папа посмотрел на его предплечье.

– У тебя кровь идёт.

– Ага, – сказал Освальд. – Наверное, порезался, когда пытался вытащить тебя из бассейна.

Папа покачал головой.

– Как я уже сказал, эта штука – угроза общественной безопасности. Просто повесить надпись «Не пользоваться» недостаточно. – Он отпустил руку Освальда. – Дома мы промоем твою руку, а мама, когда вернётся с работы, обработает рану.

Освальду стало интересно, что скажет мама, увидев следы клыков.

По пути к выходу Освальд сказал:

– Пап, я, конечно, иногда бываю совершенно невыносимым, но я на самом деле тебя люблю.

Папа посмотрел на него – не то довольно, не то удивлённо.

– И я тоже, сынок. – Он потрепал волосы Освальда. – Но у тебя ужасный вкус в фантастических фильмах.

– Да, – с улыбкой ответил Освальд. – А у тебя ужасный вкус к музыке. И мороженое ты любишь скучное.

Они вместе открыли дверь. С улицы хлынул свежий ночной воздух.

– Эй, парень! Ты забыл газировку! – крикнул им вслед Джефф.

Плоская и жирная. Вот два слова, которые чаще всего приходили в голову Саре, когда она смотрелась в зеркало. А смотрелась она часто.

Как при таком круглом животе можно быть такой плоской, как стиральная доска, во всех остальных местах? Другие девочки говорили, что у них фигура похожа на песочные часы или грушу. А вот Сара больше всего напоминала картошку. Смотря на свой большой нос, оттопыренные уши и руки с ногами, которые воткнули в тело словно как попало, она вспоминала игрушку Миссис Смешай-и-Подбери, которая была у неё в детстве. Ну, такая, к которой в комплекте шли разные глаза, уши, носы, рты и прочие части тела – прикрепляешь их к туловищу в любом порядке, а потом смеешься над результатами. Такое же прозвище она придумала и для себя: Миссис Смешай-и-Подбери.

Но у Миссис Смешай-и-Подбери, по крайней мере, был свой Мистер Смешай-и-Подбери. В отличие от девочек из школы, которых Сара называла Красавицами, у неё не было ни парня, ни даже перспектив его найти. Нет, на одного мальчика она заглядывалась, мечтала о нём, но точно знала, что он на неё не заглядывается и уж тем более о ней не мечтает. Она решила, что ей, как Миссис Смешай-и-Подбери в юности, придётся ждать до тех пор, пока ей не подвернётся такой же неказистый молодой человек.

Но прямо сейчас ей надо собираться в школу.

Всё ещё смотря на своего злейшего врага, на зеркало, она нанесла немного туши и розового бальзама для губ. В день рождения мама наконец-то разрешила ей носить чуть-чуть неброского макияжа. Сара тщательно причесала невзрачные, серо-мышиные волосы и вздохнула. Лучше, чем то, что получилось, уже не будет. А хорошим это назвать трудно.

Стены в комнате Сары были украшены фотографиями моделей и поп-звёзд, которые она вырезала из журналов. Подведённые глаза, пухлые губы, длинные ноги. Стройные, с округлостями где нужно, уверенные в себе, молодые, но женственные, а на идеальных телах была одежда, которую Сара себе не смогла бы позволить даже в мечтах. Иногда, когда она собиралась в школу по утрам, ей казалось, словно эти богини красоты разочарованно смотрят на неё. «Ой, – словно говорили они, – ты вот ЭТО носишь?» Или: «Карьеру модели тебе не сделать, даже не надейся, милая». Тем не менее ей нравились богини на стене. Если она не видела красоту, смотрясь в зеркало, то, по крайней мере, могла её видеть, смотря на стены.

На кухне сновала мама, уже одевшаяся на работу, в длинном платье с цветочным узором; её длинные, тёмные с проседью волосы свободно струились по спине. Мама никогда не красилась и не делала ничего особенного с волосами, а бёдра у неё были довольно широкими. Тем не менее Саре приходилось признать, что у мамы есть какая-то естественная красота, которой не хватает ей самой. «Может быть, она перескакивает через поколение?» – подумала Сара.