Воля богов!. Повесть о Троянской войне - Леонид Свердлов

— Тут? Как год назад? Всё время одно и то же?

— А какое тебе нужно разнообразие? — спросила Энона, обняв Париса. — Хочешь, я тебе ребёночка рожу?

— У тебя всё время одно на уме. А ведь кругом столько интересного! Мне завтра восемнадцать, а я ничего в мире не видел, кроме овец да коров, ничего не совершил. Не то что на стадионе — в городе ни разу не был. Неужели я всю жизнь так проживу? Неужели мне такое богами предписано?

— Нет, — грустно ответила Энона, — тебе предписано не это. Потому я и не хочу, чтобы ты завтра уходил. Это не просто интуиция, ты же знаешь: все боги хоть немного способны предвидеть будущее, могу это и я. И я предвижу, что если ты завтра уйдёшь, то уже никогда не вернёшься, я чувствую, что с этого начнётся большая беда, которая погубит и тебя и меня.

Парис грустно усмехнулся:

— А хотя бы и так. Если уж боги так для меня определили, мне ли их поправлять? Пусть будет, как они хотят.

Энона посмотрела на него пристальным, удивлённым и преданным взглядом:

— Так ведь и я тоже богиня! Сделай, как я хочу.

Парис только улыбнулся этим её словам. Конечно, она богиня — маленькая сельская нимфа. Куда ей тягаться с тремя олимпийскими вседержительницами, воле которых с последнего времени был подчинён её парень. На что хватит её всемогущества? На пастушье счастье, долгую и однообразную жизнь среди овец и коров, на смерть в глубокой старости среди множества детей, внуков и правнуков. Вот предначертание от богини Эноны. Но Париса ждёт другое предопределение: любовь самой красивой в мире женщины, гибель всего святого и дорогого, короткая, но интересная жизнь и вечная слава. Вот олимпийское предначертание. И Энона хочет, чтобы Парис из трёх самых знаменитых богинь выбрал четвёртую, безвестную?

И Парис не свернул с проложенного перед ним богами тракта и благочестиво пошёл по нему.

Среди толпы зрителей, тянувшихся к стадиону, подобно скале в бурном море стоял высокий и красивый мужчина с надменным, но одухотворённым лицом. Не замечая толкавших его людей, он смотрел поверх голов, что легко позволял его высокий рост, и выискивал взглядом кого-то.

Нечаянное течение вдруг подхватило Париса, оторвало от Агелая и его сыновей и, протащив в сторону, прибило прямо к мужчине-скале, который перестал осматривать толпу, скользнул взглядом по Парису, крепко взял его за плечо, вырвал из потока и спросил:

— Ты пришёл за быком?

Ошарашенный Парис пробормотал что-то невнятное, и высокий красавец, продолжая держать его за плечо, двинулся к стадиону, но не к главному входу, а поперёк движению толпы к какой-то боковой двери. Он шёл привычным неспешным, но широким шагом, не семенил, как все вокруг, не толкался, не останавливался и не пропускал никого, он просто не замечал людей вокруг и шёл так, будто на площади перед стадионом были только он и Парис. А людские потоки огибали его как неодолимое препятствие. Никому и мысль не приходила оттеснить его, встать у него на пути или хоть как-то задержать его движение.

Парис не успел понять, как это получается, когда они оказались в тёмном и прохладном помещении под трибунами. Незнакомец осветил комнату, и стало видно, что она небольшая и совершенно пустая. Шум стадиона был здесь приглушён, но всё же хорошо слышен. Незнакомец теперь уже внимательно осмотрел Париса и спросил:

— Драться умеешь?

Если бы этот вопрос задал пастуху кто-то неизвестный в лесу или на поле, то надо было бы по обстоятельствам сразу бить в морду, или убегать, или отдать всё, что он потребует. Но сейчас в голосе спрашивающего Парис не услышал ни угрозы, ни издёвки, будто он спрашивал, как Париса зовут или сколько ему лет. «Странные тут люди — городские», — подумал Парис и гордо ответил:

— Однажды на моё стадо напали разбойники, и я их всех победил.

— Вот как? — переспросил незнакомец без удивления, без недоверия, без зависти и даже без интереса. — И много их было?

— Двадцать, может, пятьдесят. Я не считал, знаете ли.

— Знаю, — так же спокойно и без выражения ответил незнакомец. — И сколько их было, я знаю, просто хотел сверить наши наблюдения. Хорошо, что у тебя есть воображение. А теперь покажи, как ты дерёшься.

Парис, не понимая, чего от него хотят, раздвинул ноги и выставил перед собой кулаки.

— А вы кто? — решился наконец спросить он.

Незнакомец деловито осмотрел Париса, ногой подвинул его ступни, наклонившись, поправил положение коленей, за плечи повернул его корпус.

— Твой тренер, — буркнул он. — А теперь ударь меня.

Такой просьбы Парису ещё слышать не приходилось. Он плохо представлял себе, как можно ударить такого солидного и наверняка благородного господина, но и отказаться он не мог — и сперва не очень сильно стукнул тренера в плечо. Тренер не вздрогнул и, казалось, вообще не заметил, что его ударили. Тогда Парис, замахнувшись сильнее, ударил его в другое плечо, но тренер и на это никак не отреагировал, и тогда Парис решился ударить его в лицо, но кулак налетел на ладонь тренера, который подставил её так быстро, что Парис даже не понял, откуда она взялась.

— Не очень плохо, — сказал тренер, — но всё это надо делать гораздо резче. — Тут он так дёрнул Париса за руку, показывая, как резко надо бить, что чуть не оторвал её. — И запомни, как надо стоять, это самое главное, остальное само получится. Противников у тебя будет, правда, не пятьдесят и не двадцать, но это и не сельские разбойники, так что соберись как следует.

— Да вы что! — закричал Парис и бросился к выходу, но тренер, не сдвинувшись с места, поймал его и вернул обратно.

— Ты же пришёл за быком, — по-прежнему бесстрастно сказал он, наматывая на кулаки Париса кожаные ремни. — Ты думаешь, его отдадут тебе даром?

— Нет, вы не поняли, — забормотал Парис, — я только посмотреть пришёл. Отпустите меня на трибуну.

Но было уже поздно: одна из стен комнаты вдруг раскрылась, и Парис увидел залитую солнечным светом арену стадиона. Какая-то сила толкнула его туда, и он, обгоняя собственные ноги, выбежал на середину арены. Над взревевшим стадионом раскатисто прозвучало его имя. Негаданно пастушок искупался в славе, как щенок в холодной воде. Но не успел он этого осознать, как стадион взвыл ещё громче и над ним прогремело другое имя: «Деифоб!»

Это был сын царя Приама, один из самых славных воинов Трои. «Всё!» — подумал Парис, пожалев о своём последнем дне рождения и о том, что не послушал вчера мудрую Энону.

Царевич подошёл к нему, презрительно осмотрел и насмешливо спросил:

— Тебя сразу убить или сперва помучить?

Парис ничего не ответил и только принял стойку, которой его только что учили.

Первый удар попал по локтю Париса, который тот неизвестно как успел подставить на пути кулака противника, от второго удара Парис отклонился так резко, будто его дёрнули за ухо. Время для него вдруг замедлилось, и то, что для зрителей продолжалось пару секунд, для него тянулось томительными минутами. Его кулак судорожно дёрнулся и налетел на щёку Деифоба. Удивление отразилось на лице богатыря.