Рискуя собственной шкурой. Скрытая асимметрия повседневной жизни - Нассим Николас Талеб

Благодаря сверхчувствительности моего детектора чуши я и написал эту книгу.

Раз уж мы заговорили о книгах, я завершу вступительную часть наблюдением, которое сделал, уже будучи писателем. Многие рецензенты интеллектуально честны и прямолинейны, но между ними и их аудиторией есть фундаментальный конфликт, даже если рецензент выдает себя за «среднего читателя». Если говорить о книгах, написанных людьми рискующими, массовый читатель (как и очень немногие редакторы) способен распознать интересное сочинение, а вот обитатели фальшивого космоса трепотни (иными словами, те, кто не действует) на это хронически не способны – и не могут понять, чего именно они не понимают, потому что не являются частью активной и полной сделок жизни.

Точно так же рецензенты – по определению их рода деятельности – не способны судить о книгах, которые перечитываются. Для тех, кто знаком с идеей нелинейных эффектов из «Антихрупкости», обучение – это повторение и выпуклость, иначе говоря, прочесть один и тот же текст дважды выгоднее, чем прочесть две разные книги один раз; подразумевается, конечно, что этот текст обладает какой-то глубиной. Выпуклость вплавлена в семитскую лексику: мишна – так на иврите называют компиляцию устной доталмудической традиции – переводится как «повторение», а мидраш отсылает к дроблению и повторному измельчению; у детей Исмаила его аналог – мадраса.

Книги нужно писать так, чтобы их читали, или хотели прочесть, и чтобы автор мог проникнуть в тему так глубоко, как того хочет, а не чтобы облегчить жизнь сочиняющим отзывы критикам. Рецензенты – скверные посредники; сейчас они, совсем как таксофирмы, становятся жертвами процесса избавления от посредников (его еще называют уберизацией).

Почему? И вновь это проблема шкуры на кону: речь о конфликте интересов между профессиональными рецензентами, считающими, что это им решать, как надо писать книги, и настоящими читателями, которые читают книги, потому что им нравится читать книги. Рецензенты обладают абсолютной, деспотической властью над авторами: нужно прочесть книгу, чтобы осознать, что критик явно бредит, так что в отсутствие шкуры на кону рецензенты вроде Митико Какутани в The New York Times (вышла на покой) или Дэвида Рансимена, пишущего для The Guardian, могут делать свое дело до бесконечности, и никто не поймет, выдумывают они или надираются (или – это, я уверен, случай Какутани – то и другое). Рецензентов судят по тому, насколько правдоподобно и хорошо они пишут, а не по тому, понимают ли они прочитанное (пока, разумеется, автор не привлечет их к ответственности за белиберду в свой адрес)[25].

Дорогой читатель, теперь, спустя почти двадцать лет после завершения первого тома Incerto, я установил с тобой прямой контакт.

Книга I, как мы видели, представляет собой введение в трех частях.

Книга II, «Первый взгляд на агентскую проблему», глубже вникает в симметрию и агентскую проблему применительно к распределению риска, а также строит мост между коммерческим конфликтом интересов и общей этикой. Еще она кратко знакомит нас с понятием масштабирования и разницей между индивидом и коллективом, определяя границы глобализма и универсализма.

Книга III, «Величайшая из асимметрий», – о власти меньшинства и о том, как маленький сегмент населения навязывает свои вкусы остальным. (Короткое) приложение к книге III показывает: 1) почему совокупность частей ведет себя не так, как сумма частей, а как нечто с собственным разумом, а также 2) каковы последствия нагромождения того, что называется социальными «науками».

Книга IV, «Волки среди собак», повествует о зависимости и, давайте называть вещи своими именами, рабстве современной жизни: работники существуют потому, что они рискуют куда больше, чем наниматели. Еще эта книга показывает: даже если вы независимы и руководствуетесь принципом «к-черту-деньги», вы уязвимы, если на людей, которые вам небезразличны, нападают злые корпорации и группировки.

Книга V, «Быть живым значит рисковать», показывает в главе 5, как принятие определенного вида риска делает вас поверхностно менее привлекательным, но зато бесконечно более убедительным. Она объясняет, чем жизнь как реальность отличается от жизни как конструкта, порожденного машиной опыта, почему Иисус должен был стать человеком и не совсем Богом – и как Дональдо[26] выиграл выборы благодаря своему несовершенству. Глава 6, «Интеллектуал, но идиот», знакомит нас с этим самым ИНИ, который знать не знает, что шкура на кону лучше любых лекций помогает нам понимать мир (включая умение ездить на велосипеде). Глава 7 излагает разницу между неравным риском и неравной зарплатой: можно стать богаче, но тогда вам придется быть настоящим человеком и рисковать. В этой главе дается динамический взгляд на неравенство, отличающийся от статического взгляда ИНИ. Глава 8 посвящена эффекту Линди и самому главному эксперту, который точно знает, почему сантехники – эксперты, а клинические психологи – нет и почему те, кто комментирует мнение экспертов в The New Yorker, сами экспертами не являются. Эффект Линди различает явления, которые время улучшает, и явления, которые оно уничтожает.

Книга VI, «Подробнее об агентской проблеме», рассматривает немаловажные скрытые асимметрии. Глава 9 показывает, что с точки зрения практики мир проще, чем принято думать, а серьезные эксперты не кажутся актерами, играющими свои роли. Мы также познакомимся с эвристикой распознавания чуши. Глава 10 рассказывает, как богатые люди становятся лохами и жертвами тех, кто усложняет им жизнь, уговаривая их купить то и это. Глава 11 объясняет разницу между угрозами и настоящими угрозами и показывает, как нажить врага, не убив его. Глава 12 повествует об агентской проблеме журналистов: они жертвуют правдой и создают ложный нарратив, чтобы порадовать других журналистов. Глава 13 – о том, почему добродетельный человек всегда рискует, а не снижает риск для своей репутации, изображая в интернете белого рыцаря и выписывая чек какой-нибудь неправительственной организации, которая содействует уничтожению мира. Глава 14 объясняет агентскую проблему экспертов по геополитике, а также историков, которые склонны писать о войне, но не о мире и внушают нам искаженное представление о прошлом. В истории тоже полным-полно вероятностной неразберихи. Если избавиться от экспертов по «миру», наша планета станет безопаснее и многие проблемы решатся сами собой.

Книга VII, «Религия, вера и шкура на кону» – о конфессиях в терминах шкуры на кону и выявленных предпочтений: почему атеистов функционально нельзя отличить от христиан, зато можно – от мусульман-салафитов. Отбросим демагогию; «религии» – не совсем религии, есть религии-философии и религии – правовые системы.