Еретики и заговорщики - Максим Зарезин

Часть выезжан ценила московскую службу за возможность бороться с врагами православия — католиками и ордынскими «бесерменами». Знаменитый воевода Дмитрия Донского Д. М. Боброк-Волынский выехал из Литвы между 1366–1368 годами, то есть после окончания успешной войны Ольгерда с Ордой. В 1376 году он участвует в походе против волжских булгар, а спустя три года внук Гедимина воюет против своей родины — Литвы. На Куликовом поле Боброк-Волынский командовал засадным полком вместе с серпуховским князем Владимиром Храбрым. Но в 90-х годах XIV века после поражения от Тохтамыша Москва временно избегала столкновений с Ордой. Напротив, в это время энергично готовился к войне против ордынцев литовский князь Витовт. И вот православные сыновья Ольгерда князья Андрей Полоцкий, Дмитрий Брянский, а вместе с ними Боброк-Волынский возвращаются на литовскую службу. Все они погибли в 1399 году на Ворскле, доблестно сражаясь с войском Едигея.

Князь Владимир Андреевич и Боброк Волынец в засаде. Лицевой летописный свод

Разумеется, было бы наивно представлять всех выезжан бессребрениками, которые переходили на московскую службу, исключительно движимые патриотическими убеждениями и приверженностью православной вере. С другой стороны, если бы князья Западной Руси, размышляя над своей дальнейшей судьбой, исходили из меркантильных соображений, то чаша весов, скорее всего, качнулась в сторону Литвы.

Королевские «привелеи» 1387 года освободили литовское шляхетство почти от всех государственных повинностей, закрепляли за ним право распоряжаться и передавать по наследству свои владения и имущество, выдавать дочерей замуж без санкции верховной власти — невиданная вольность для подданных московского государя. Городельская уния 1417 года закрепила привилегированный статус за литовскими боярами при условии перехода в католичество. Постепенно дискриминационные меры в отношении православных феодалов отменялись, однако сохранялся запрет для некатоликов занимать важные государственные должности. В 1447 году права феодалов закреплялись новыми обширными «привелеями».

Если бы западнорусские князья отказались от православия, нет сомнения, что они вошли бы в элиту Речи Посполитой наравне с Радзивилами, Сангушко и другими могучими магнатами. Яркий тому пример — князья Вишневецкие. Как и у восточных соседей, в Литве административные функции от удельных князей постепенно переходили к государевым наместникам, но переезд в Москву никаких особых выгод в плане расширения властных полномочий выезжанам не сулил. Никакого роста привилегий в Московской Руси не отмечалось. Напротив. Как отмечает В. Б. Кобрин, уже к середине XIV века власть великого князя по отношению к своим боярам была достаточной для того, чтобы конфисковать у опального боярина владение и не возвращать его даже после примирения. При Иване Васильевиче князьям запрещалось передавать свои вотчины кому бы то ни было без ведома великого князя. Следует признать, что верность Православной церкви и осознание того, что Москва по праву претендует на роль собирателя русских земель, являлись главными причинами, побуждавшими западнорусских князей искать покровительства московского государя.

Не всегда судьба выезжан на московской службе складывалась благополучно. Князь Иван Лукомский в 1473 году выехал в Москву. Двадцать лет спустя его казнили за участие в заговоре против великого князя Ивана Васильевича. По оговору Лукомского другого служилого князя — Федора Бельского — обвинили в намерении вновь уехать в Литву, его арестовали, сослали в заточение в Галич, а владения конфисковали. Лишь через четыре года (в 1497-м) Бельский был освобожден и, как ложно оговоренный, осыпан великокняжескими милостями: Иван III в качестве своеобразной морально-материальной компенсации за незаслуженное наказание женил его на племяннице — княжне Анне Васильевне Рязанской. Но прискорбные случаи, вроде казни Лукомского или опалы Бельского, не остановили ни Трубецких, ни Глинских.

Были и те, кто из Москвы бежал в Литву. Но, во-первых, это были прямые мятежники против государя, вроде удельного князя Ивана Можайского, а во-вторых, никогда им не удавалось перейти на службу со своими вотчинами. На новой родине они не занимали высших воеводских и административных постов, и весь смысл их пребывания в Литве сводился к планам реванша и пестованию заговоров. Никому из московских эмигрантов не удалось закрепиться в литовской элите.

Великий князь не зря привечал знатных перебежчиков. Приток эмигрантов из Литвы способствовал резкому усилению военного потенциала Москвы, отмеченному еще в середине XIV века. Это усиление можно проследить на примере трех походов литовского князя Ольгерда на Москву. В ходе первого нападения, имевшего место в 1368 году, москвичам не удалось организовать достойный отпор противнику — не узнали своевременно о подходе литовцев, смогли собрать только сторожевой отряд, который был разгромлен. Ольгерд беспрепятственно подошел к Москве, но не осмелился штурмовать недавно отстроенный каменный Кремль. В 1370 году Ольгерд уже столкнулся с успешной обороной Волока Ламского, к югу от Москвы великий князь успел собрать внушительную рать, которая стала угрожать войску Ольгерда с фланга и вынудила его отступить из московских пределов. В 1373 году московское войско и вовсе разбило передовой отряд Ольгерда и тверичей, после чего враждующие стороны посчитали за благо разойтись с миром.

Вклад литовских выезжан в военное усиление Руси вполне объясним, ведь москвичи до недавнего времени получали боевой опыт лишь в карательных походах против соседних княжеств, в то время как литовцы сражались и с крестоносцами и с ордынцами, а, значит, имели возможность перенимать их тактические приемы и заимствовать вооружение. При Дмитрии Ивановиче значительно выросло постоянное ядро русского войска — «двор», изменилась организация, тактика и вооружение русского войска. В более позднее время мы находим в летописи указание на заимствование москвичами новшеств из литовского военного арсенала. Так, в 1436 году на службу Москве перешел князь Иван Друцкий, который «изрядив свой полк съ копьи по литовски; такое же и вси прочии полци князя великаго изрядишася по своему обычаю вскоре». Наконец, переход на службу московского государя с землями, усиливая экономический и демографический потенциал Москвы, одновременно ослаблял ее врага — Великое княжество Литовское.

Как показали С. Б. Веселовский и Л. В. Черепнин, служилые князья показали себя решительными сторонниками объединительной политики великокняжеской власти, хотя их представления о путях ее осуществления не всегда совпадали с намерениями Ивана III. Лояльность к государю подкреплялась материальной зависимостью от его расположения. Часть служилых князей (Гедиминовичи и Звенигородские) ранее не имела никаких поземельных связей в Московском княжестве, поэтому их благополучие всецело зависело от воли великокняжеской власти, а другие (Стародубские, Оболенские), хотя и были связаны со своими исконными владениями, но могли их сохранять только при прямом покровительстве могущественного московского сюзерена.

Если московские государи с радостью принимали на службу служилых магнатов, то в великокняжеском окружении к вновь прибывшим вряд ли относились с симпатией. К правлению Ивана Калиты относится начало такого явления как местничество, которое в значительной мере явилось реакцией на резко изменившуюся ситуацию в иерархии служебных отношений. Московские князья, чтобы привлечь к себе знатных и богатых выходцев, давали им при своем дворе первые места; но чтобы дать первое место пришельцу, нужно было отнять его у другого старинного боярина, понизить его, а вместе с ним понизить всех прочих бояр, занимавших места под ним. Перестановки в высших эшелонах власти стали постоянным явлением. Лишь только бояре усядутся, уладятся местами и службой, новый знатный пришелец урядится с князем «в ряд и крепость возьмет», «заедет», сядет выше многих старых служак и спутает установившийся распорядок мест.