Семь ночей в постели повесы - Анна Кэмпбелл

– Возьмите себя в руки, мистер Меррик. Одолейте эту слабость.

– Я пытаюсь, дорогая, я пытаюсь.

– Я вас укушу, – пригрозила она, но не пошевелилась.

– Я и сам тебя укушу, прежде чем закончу. – Взгляд его задержался на ее губах, отчего сердце Сидони молотом застучало в паническом предостережении. – Съем тебя, как спелый персик, вместе со всем соком и сладостью. А потом оближу губы.

Она знала довольно, чтобы понять, что он подразумевает грех. Больше чем просто поцелуи, это уж наверняка. Для такого повесы, как он, поцелуи, должно быть, такая мелочь.

– Вы… вы пугаете меня, мистер Меррик.

Хотя страх был лишь частью того, что она чувствовала. Физическая близость никогда не привлекала ее. Она и помыслить не могла о том, чтобы отдаться мужчине. Но что-то в Меррике зажигало ее кровь нарождающимся желанием, несмотря на то что она знала о нем и что он уготовил для нее.

– Смелее, мисс Форсайт! – Он насмехался над ее холодным формализмом. Она и сама чувствовала себя глупо, называя его «мистер Меррик», когда он вот-вот поцелует ее. В чертах его проступила неумолимость. – Больше никаких отговорок и никаких возражений, Сидони. Начнем игру. Трофеи – победителю.

Сидони приготовилась заново пережить вчерашний целомудренный поцелуй. Была та же неизбежная интимность. Тот же невольный восторг. То же томительное ожидание, словно откровение – вот оно, совсем рядом, стоит только протянуть руку. Всего этого уже было довольно, но на этот раз… поцелуй оказался иным.

Поцелуй передавал безошибочное приглашение. Но к чему? Сидони была слишком неопытна, чтобы знать это. Однако прекрасно понимала, что малейшее встречное движение с ее стороны навлечет на нее беды, с которыми она не сможет совладать. Как и прошлой ночью, она оставалась неподвижной под его губами, надеясь, что отсутствие поощрения остановит его.

Напрасная надежда.

Джозеф целовал ее не спеша, и скоро сопротивление плавно перетекло во всепоглощающее острое ощущение: гладкой твердости его губ, мягко сгибающихся и разгибающихся пальцев руки на затылке, лихорадочного стука собственного сердца. Внизу живота сделалось нестерпимо горячо. Это незнакомое, непрошеное ощущение манило ее погрузиться в поцелуй. В смятении она отодвинулась. Кисмет тихонько заржала и переступила ногами.

– Шш, – мягко проговорил Меррик.

– Это вы мне или лошади? – Сидони презирала себя за предательскую хрипотцу в голосе.

Он тихо рассмеялся:

– А ты как думаешь?

– Думаю, вам надо остановиться. – Руки ее сжали поводья, хотя она постаралась больше не тревожить лошадь.

– Еще нет, – возразил он, и от возбуждения, поблескивающего у него в глазах, ее кровь быстрее побежала по жилам.

Леди Форсайт испустила многострадальный вздох.

– Ну так давайте уже, покончите с этим.

Глаза Джозефа заискрились весельем, которое скоро стало неотразимым, будь он неладен.

– Незачем умолять, tesoro.

Он крепче обхватил ее шею, хотя она сразу же поняла бессмысленность попытки побега. Она дала ему обещание, и у него по-прежнему расписки Роберты. Поцелуи выходили за пределы их соглашения, но она прекрасно знала, что он замышлял соблазнение, предлагая эту сделку.

Меррик потерся губами о губы Сидони, поцеловал уголки ее рта, слегка прикусил нижнюю губу. Удовольствие сделалось еще более опасно манящим. Сидони издала приглушенный возглас беспокойства, положив руку ему на грудь. Чтобы оттолкнуть или привлечь ближе? Трудно было сказать.

Веки ее, дрогнув, опустились, и чувства наполнились Мерриком. Его мужским запахом, таким чужим и в то же время соблазнительным. Лихорадочным биением его сердца у нее под ладонью. Твердым теплом рта.

Когда язык его коснулся ее там, где он целовал, она вздрогнула. Вот странность! Если б он сказал ей, что собирается лизать ее, ей бы стало противно. А на деле это оказалось… интригующе. Она протестующе замычала, рука стиснула его свободную рубашку. Сдерживаемая мощь под рубашкой должна была бы напугать ее, но сейчас эта сила скорее пробуждала любопытство, чем беспокойство.

Его поцелуй уже и без того ослабил ее здравомыслие. Сидони лучше большинства женщин знала цену того, чтобы отдаться на милость мужчине, особенно требовательному и властному. Она видела, как мать таяла как призрак под отцовским господством. Видела беспомощность Роберты против Уильяма. Сидони не обманывалась: обаяние Меррика скрывает что-то иное, нежели желание подчинять.

Она бессвязно запротестовала и попыталась оторваться, но его хватка была неумолимой. Он по-прежнему легко касался ее губ своими, словно пробуя на вкус.

Сидони неосознанно выпятила губы. Всего лишь намек на ответный поцелуй, не более. Он издал горлом удовлетворенный рокот. У нее засосало под ложечкой. Она осознала, что, уступив так мало, она уступила много. Сидони сделала попытку отступить на прежние позиции. Но было поздно. Рука у нее на затылке сжалась и притянула ее. Больше пыла. Больше нежности. Больше поцелуев, зазывающих ее в неизведанное.

К тому времени как Джозеф поднял голову, Сидони дрожала от страха, негодования и непрошеного чувственного отклика. Сделав протяжный, судорожный вдох, она открыла изумленные глаза. Он был так близко, что ей пришлось отклониться назад, чтобы черты его попали в фокус. Он наблюдал за ней с настороженностью, которая противоречила неторопливой сладости поцелуя.

– Вы не должны были этого делать. – В голосе ее прозвучало скорее смятение, чем праведный гнев.

Ветер играл с ее растрепанными волосами, бросая пряди в лицо. Кисмет стояла спокойно. Гнедой Меррика обнюхивал какие-то водоросли. В нескольких шагах от них волны разбивались о берег. Когда Меррик целовал ее, она слышала лишь дикий танец собственного сердца, оставаясь глухой ко всему остальному, включая требования самосохранения.

Джозеф нежно провел пальцем невидимую линию вдоль щеки Сидони. Прошлой ночью он вот так же касался ее обнаженной груди. Это воспоминание подстегнуло гнев, который ей следовало бы призвать на выручку, когда он только начал целовать ее.

– Не надо. – Она отдернула голову. От резкого движения всадницы Кисмет беспокойно переступила ногами.

– Тебя никогда раньше не целовали, да? – В голосе Меррика не было обычной насмешливости. Он казался потрясенным. Серебристые глаза его были мягкими, как осенний туман, и рот тоже был мягким, полным и до невозможности соблазнительным.

Она заморгала, ужаснувшись, когда до нее дошло, что она глазеет на него, как ребенок, зачарованный рождественскими свечами.

– Что… что вы сказали?

Он смотрел на нее почти нежно. Где-то в дальнем уголке сознания зазвенело предостережение. Остерегайся! Остерегайся!

– Тебя никогда раньше не целовали?