Одноклассники smerti - Анна и Сергей Литвиновы

К поиску информации Полуянов всегда подходил ответственно. Не жалел денег на подробнейшие, как легальные, так и левые, базы данных. Регулярно подкармливал знакомых оперов. Плюс каждый месяц выводил в кафешку простушку Аллочку из ЦАБа. Хлопотно, конечно, и затратно, зато как бы иначе он всего к полудню раздобыл столько важнейших телефонов? Здесь и бывший классный руководитель покойной Коренковой. И номера нескольких одноклассников. И координаты ее педагога по специальности из музыкальной школы. И самое, наверно, важное — адрес и телефон Елениной матери (отца у Коренковой вроде бы не имелось).

Дима заварил себе очередную чашку кофе. Вышел с ней на балкон. Уселся в пластиковое креслице — его для комфортных перекуров на свежем воздухе Полуянову презентовала Надя.

Внизу, во дворе, шел своим чередом обычный рабочий день. Шумели в песочнице дети, на лавочках устало покуривали их затюканные мамаши, деловито волочили сумки на колесиках бабули, стучали костяшками домино деды. Из трудоспособного населения представлены одни алкаши — на той же детской площадке уже сформировалась компания. Трое потасканных мужичков, несмотря на относительно ранний час, деловито разливают по пластиковым стаканчикам водку, открывают пенное на запивку. Один — видно, спонсор — говорит громче прочих, гостеприимно выкладывает на газету крупно нарезанную колбасу, ломает хлеб. Интересно, будь жива Коренкова, присоединилась бы она к сей компании? Собутыльники жалкие, зато все, что нужно для счастья, имеется: и водка, и пиво, и закусь. Или же несостоявшаяся звезда считала себя выше примитивных дворовых тусовок? И принимала горячительные напитки только в собственной квартире, в компании более продвинутых алкашей?

Дима теперь жалел, что прежде не обращал внимания на дворовых пьянчуг. Вечно спешил да и не считал нужным на них глазеть. Вроде какие-то бабы среди них крутились, но входила ли в их число покойная Ленка?

Полуянов сделал себе «зарубку» — подойти к местным алкоголикам, разговорить их, расспросить. Но только не сейчас, не утром, когда еще полно дел, а то это публика известная. Все, что знают, если грамотно, конечно, спрашивать, выложат. Но лишь своему. То есть собутыльнику. А пить с утра, да еще и сомнительную водку, Диме не хотелось. И так вчера перебрал, пока Надькины горестные излияния выслушивал.

Он поудобнее развалился в креслице, неспешно закурил… Красота! Мелочь, конечно, но куда приятнее вместо пустых кофейных банок, полных «бычков», пользоваться хрустальной пепельницей — ее на балкон поставила Надя. И наша хозяйственная каждый вечер ее вытряхивает и намывает.

Полуянов перевел взгляд с детской площадки на перспективу города, на дома, дорогу, машины. Денек явно разгорался жаркий, над столицей, несмотря на утро, уже висел смог, на относительно тихом, видном с балкона проезде Шокальского образовалась пробка. Школьный учитель Коренковой сейчас, скорее всего, на работе: горячая пора, июнь, у несчастных детей экзамены. В музыкалке, наверно, та же фигня. Вряд ли посреди рабочего дня отловишь и бывших одноклассников — небось парятся, как положено приличным людям, в офисах. Алкашей-то среди их выпуска, Надька сказала, одна Ленка и есть. Ну и Степан — алкаш наполовину.

А вот наведаться к коренковской мамашке… Без звонка, потому что, если просить об аудиенции, она явно откажет… Заглянуть под любым предлогом в ее квартиру, попытаться понять (опытному глазу и пяти минут хватит), чем та живет… Идея, кажется, вполне здравая. Прямо сейчас можно отправляться. А насчет легенды даже не заморачиваться. Он что-нибудь, конечно, сымпровизирует. По ходу.

Далеко. Степан

Когда Степан без всяких интеллигентских стуков вошел в добротную, окошки украшены резными ставнями, избу, армейский друг Мишка сидел за столом. Сосредоточенно, кончик языка наружу, перебирал какие-то тычинки-травинки.

Увидел на пороге сослуживца и безулыбчиво произнес:

— Я знал, что ты сегодня приедешь.

В первую минуту Степан опешил. В голове вдруг прокрутилось, что хотя и страшная глушь эти Калинки, а телевизоры наверняка имеются. И «Криминальную хронику» ловят. И, пока он путешествовал, по ящику вполне могли сюжет показать о трагической гибели несостоявшейся пианистки Елены Коренковой. И о Степане, скрывшемся с места происшествия жестоком убийце.

Вот тебе и край света… Неужели весь его хитроумный, тщательно продуманный план потерпел крах?..

Но Мишка вдруг улыбнулся и позвал друга:

— Подойди сюда! Ты будто по заказу. Только глянь, что я сегодня в степи нашел!

Степа послушно приблизился. Подозрительно взглянул на чахлую, почти убитую засухой травку. И в чем, хотелось бы знать, здесь кроется причина для восторгов?

— Это же собачья петрушка! — восхищенно доложил сослуживец. — Ты просто не представляешь, какая она редкость!

На душе у Степана отлегло. Как он мог забыть, что Мишка — чудной? Ничего сослуживец, конечно, не знает. И знать не может.

— Что мне твоя петрушка! — улыбнулся в ответ Степан. — Ты лучше огурчиков выставь. И картошечки, если есть. А выпить я привез. И колбасу сырокопченую. Из самой, между прочим, столицы.

Про колбасу, кстати, было вранье. Палку «Брауншвейгской» весьма сомнительного вида Степан приобрел в вагоне-ресторане.

Мишка наконец соизволил встать. Отодвинул свои растения. И заключил друга в объятия. Они, удивительно для такого хлюпика, оказались крепкими. Хлопал его по спине и повторял:

— Молодец, Степан! Приехал! Не наврал! И правильно: что там в твоей Москве! Клоака! А здесь — ох и красота! Чего я тебе покажу! В наших степях какие только изумительные экземпляры не попадаются!

И у Степана впервые за последние сутки потеплело на душе.

Дима

Он не сомневался, что в квартире Коренковой-старшей его ждет траур. Пусть и не в виде классических атрибутов вроде накрытой куском хлеба стопки или задернутого черным платком зеркала, но мать погибшей молодой женщины наверняка встретит его слезами. Или упреками — о, как они, особенно безосновательные, помогают в горе.

…Действительно, женщина, распахнувшая ему дверь, вид имела изможденный. Покрасневшие глаза, отчетливо проступившие морщины, затрапезный, не самый чистый халатик. Весь ее вид говорил: моя собственная жизнь, жизнь для удовольствия , давно кончена. И теперь я просто несу свой крест . Хотя на вид ей еще и пятидесяти не было. А если и было, то совсем с небольшими «копейками».

Женщина хмуро уставилась на Полуянова. На лице ни искры интереса к молодому, широкоплечему мужчине. Спасибо, что хоть дверь открыла, а не допрашивает его через цепочку.

И Дима с места в карьер начал:

— Галина Вадимовна, я хотел бы поговорить о вашей дочери.

Сейчас, может, расплачется?

Однако в лице Коренковой-старшей не дрогнул ни один мускул. Только рот дернулся в подобии саркастической усмешки:

— Вы мне можете рассказать про нее что-то новое?