Не бойся волков - Карин Фоссум

— Вес?

— Телосложение у него плотное, поэтому — больше восьмидесяти килограммов. И ты забыл спросить меня про уши, — напомнил Сейер.

— И какие же у него уши?

— Маленькие, правильной формы. Мочки круглые, сережек не носит. — Откинувшись на спинку стула, Сейер довольно улыбнулся. — Ну, осталось только догадаться, за какую партию он голосует.

Художник усмехнулся:

— И какие на этот счет догадки?

— Он вряд ли вообще голосует.

— А заложницу ты видел?

— Практически нет. Она стояла, повернувшись ко мне спиной… Тебе надо побеседовать с кассиршей, — задумчиво проговорил он, — будем надеяться, что она из тех, кто хорошо переносит встряску.

* * *

Гурвину сказали, что к нему приедет старший инспектор, но рано утром в центре города произошло вооруженное ограбление, поэтому за протоколом к нему приехал обычный инспектор.

Якоб Скарре напоминал подростка из церковного хора: симпатичное лицо обрамляли светлые кудри, а полицейская форма как влитая сидела на худощавом теле. Сам Гурвин в форме чувствовал себя неуютно. А может, во всем виновата его фигура? Во всяком случае, на нем форма сидела неважно…

От цветущего вида молодого полицейского у Гурвина испортилось настроение. Ленсман невольно задумался о собственной жизни — вообще-то он довольно часто предавался подобным размышлениям, но обычно сам выбирал время для этого. Первый приступ ужаса от убийства Халдис уже отступил, и теперь ленсман стал объектом повышенного внимания, чего уже давно не случалось. В глубине души ему это нравилось. Халдис была его хорошей знакомой… Внезапно Гурвину вспомнилось, как в детстве они стучались в ее дверь и попрошайничали, а она говорила: «Вас слишком много! Когда я была молодой, лишь сильнейшим суждено было дорасти до вашего возраста!»

— Как идут дела?.. — нерешительно спросил Гурвин, поглядывая на пачку сигарет, торчащую у Скарре из нагрудного кармана. — Может, закурим? Наберемся храбрости и нарушим запрет?

Кивнув, Скарре вытащил пачку из кармана.

— Я рос рядом с Халдис и Торвальдом, — затянувшись сигаретой, Гурвин приступил к рассказу, — возле сарая у них росли земляника и ревень, и нам, детям, разрешалось всем этим пользоваться… И ведь она была совсем не старой… Семьдесят шесть лет — всего ничего… И здоровье у нее было в порядке. Как и у Торвальда, но он семь лет назад умер, кажется, от инфаркта.

— Значит, она жила одна? — Скарре выпустил колечко дыма.

— Детей у них не было, но в Хаммерфесте живет ее младшая сестра.

— Ты составил протокол? — спросил Скарре. — Можно мне на него взглянуть?

Вытащив из ящика стола пластиковую папку, ленсман протянул ее Скарре, и тот внимательно прочитал документ.

— «В настоящий момент неясно, исчезло ли что-то из дома». А вы проверили ящики и шкафы?

— Знаешь, — ответил Гурвин, — вообще-то у Халдис было много серебра. И оно по-прежнему лежало в шкафу в гостиной. И украшения в спальне тоже были на месте.

— А наличные?

— Я не знаю, сколько у нее было наличными.

— А ты не видел ее сумочки?

— Она висела на крючке в спальне.

— А бумажник?

— Бумажника мы не обнаружили.

— Некоторые берут только деньги, — сказал Скарре, — перепродавать вещи сложнее. У некоторых грабителей нет связей. Скорее всего, он не хотел ее убивать. Возможно, его что-то испугало. Может, он незаметно проскочил на кухню, когда она вышла из дома.

— А потом она вдруг зашла обратно и заметила его?

— Да. К примеру. Нужно выяснить, на месте ли деньги. Она сама ходила за покупками?

— Она редко ездила в город и всегда вызывала такси. А продукты ей привозили на дом. Раз в неделю.

— Значит, посыльный привозил ей продукты, а она расплачивалась наличными? Или у нее был счет в магазине?

— Не знаю.

— Позвони ему, — предложил Скарре, — возможно, посыльному известно, где она хранила деньги. Если, конечно, Халдис ему доверяла.

— Полагаю, что доверяла, — ответил Гурвин, набирая номер посыльного. Поговорив с ним, ленсман сообщил: — Он говорит, что бумажник она держала в металлической хлебнице, которая стоит на кухне. Знаешь, а я ведь открывал ее — там лежало полбуханки хлеба, и больше ничего не было. Посыльный говорит, что бумажник у нее из красной кожи под крокодиловую, на «молнии».

Скарре вновь посмотрел на протокол:

— Здесь говорится, что поблизости от ее дома видели человека по имени Эркки Йорма. Расскажи мне о нем. И можно ли верить словам мальчика, который видел его?

— Это под вопросом, — вспомнив Канника, ленсман улыбнулся, — но если он говорит правду, то у нас появляется потрясающая версия. Вообще-то Эркки лечился в психиатрической лечебнице в Вардене, но недавно сбежал оттуда. А вырос он в наших местах. Иначе говоря, он вполне мог сюда вернуться и, возможно, бродит теперь по лесу где-нибудь неподалеку.

— Но вот способен ли он на убийство?

— Ну, с головой у него непорядок.

— Расскажи о нем. Кто он вообще такой?

— Молодой парень, примерно твоего возраста. Родился в Финляндии, в Валтимо. У родителей помимо него была еще младшая дочь. Он всегда был со странностями. Я уж не знаю, какой ему поставили диагноз, но живет он в своем мире. И так уже много лет.

— А он опасен?

— Этого мы не знаем. О нем столько слухов ходит, и я сомневаюсь, что все они правдивые. Он уже почти ходячая легенда, им по вечерам детей пугают, чтобы побыстрее загнать домой. Я и сам так поступаю.

— Но его отправили в лечебницу против воли. Следовательно, считают опасным?

— Наверное, он в первую очередь представляет опасность для себя самого. Просто каждый раз, когда в деревне происходит что-то плохое, во всем винят Эркки. И так было всегда, с самого его детства. А если его не обвиняют, то кажется, будто он жалеет, что не может взять на себя вину. И ради чего только он так себя ведет?.. И еще он разговаривает сам с собой.

— То есть он явно психически нездоров?

— Наверняка. И неудивительно, что именно Эркки появился возле дома Халдис в тот самый день, когда ее убили. Нечто подобное и раньше случалось. Однако его вину никогда не удавалось доказать. Он лишь бродит по окрестностям, будто дурное предзнаменование. Как та черная птица, которая в сказках предвещает смерть. Прости, я что-то отвлекся… — Гурвин вздохнул. — Я просто пытаюсь описать его так, как описал бы любой другой местный житель…

— И давно он заболел? — Скарре стряхнул пепел в стаканчик из-под кофе.

— Точно не знаю, но, похоже, он всегда таким был. Он всегда отличался от других. Такой странный. И людей чурается. У него никогда не было друзей. По-моему, он в них и не нуждался. Мать умерла, когда Эркки было восемь лет, и это, наверное, тогда и началось. После смерти матери отец увез Эркки с сестрой в Штаты, в Нью-Йорк, где они прожили следующие семь лет. Ходят слухи, что там Эркки отдали на обучение к волшебнику.