Никогде - Нил Гейман

– Мы возвращаемся к Двери? – спросил Ричард.

– Ну да. Только сначала мне нужно кое-что уладить, позаботиться о своей безопасности. Когда выйдем наружу, не смотри вниз.

– Почему? – спросил Ричард. Тут ему в глаза хлынул свет, и он невольно посмотрел вниз.

* * *

Яркий дневной свет чуть не ослепил Ричарда. Дневной свет?– удивленно подумал он. – Не может быть. Ведь когда я зашел в переулок, на Лондон уже спустилась ночь, а это было всего-то час назад. Он карабкался по железной лестнице, вделанной в стену какого-то высокого здания, а под ним…

Под ним был Лондон.

Крошечные машинки, крошечные автобусы и такси, крошечные домики, деревья, малюсенькие грузовички и крошечные, просто микроскопические люди. Он с трудом мог различить все это далеко внизу.

Сказать, что Ричард Мэхью страдал от акрофобии[14], было бы не совсем верно, – это все равно что утверждать, что Юпитер крупнее утки. Нет, Ричарду не просто делалось страшно, когда он оказывался на горе или на последнем этаже высокого здания, – это рождало в нем тупой, невыносимый ужас, от которого потеют руки и хочется кричать во все горло. Ему казалось, что если он подойдет слишком близко к краю, какая-то неведомая сила подтолкнет его, и, не владея собой, он непременно шагнет в пустоту. В такие минуты Ричард переставал доверять самому себе, и это пугало его даже больше, чем сама бездна. И хотя он понимал, что акрофобия – своего рода болезнь, он ненавидел себя за это и старался держаться подальше от высоких зданий и гор.

Ричард застыл, вцепившись в железную скобу. У него заболели глаза, а дыхание стало прерывистым.

– Я вижу, – послышался знакомый веселый голос сверху, – кто-то меня не послушал?

– Я… – У Ричарда пересохло в горле, он судорожно сглотнул. – Я не могу лезть дальше.

Руки у него вспотели. А вдруг потные ладони соскользнут со скобы, и он полетит вниз?..

– Еще чего! Конечно можешь. А впрочем, если хочешь, оставайся здесь, на лестнице. Повисишь пару часов, пока не замерзнут руки, а потом полетишь вниз, разобьешь башку о мостовую и наконец перестанешь бояться.

Ричард посмотрел на маркиза. Тот улыбался, а заметив, что Ричард на него смотрит, отпустил обе руки и помахал ими в воздухе. Ричарда тут же захлестнула волна панического страха.

– Вот сволочь, – пробормотал он, протянул правую руку вверх и нащупал следующую скобу. Потом переставил правую ногу. Протянул левую руку. Так, очень медленно и осторожно, он лез все выше и выше. Вскоре Ричард увидел прямо перед собой край крыши. Перебравшись через него, он растянулся во весь рост.

Он слышал удаляющиеся шаги маркиза, ощущал ладонями шершавое покрытие крыши и всем телом – твердую поверхность. Сердце бешено колотилось в груди.

Неподалеку послышался хриплый голос:

– Что тебе здесь надо, Карабас? Ступай прочь. Прочь!

– Старина Бейли[15], – сказал маркиз, – а ты держишься молодцом!

Кто-то, шаркая, подошел к Ричарду и легонько ткнул его пальцем под ребра.

– Ты жив, приятель? Я как раз приготовил отличное рагу из скворца. Хочешь попробовать?

Ричард открыл глаза:

– Нет, спасибо.

Первое, что он увидел, была куча перьев. Что это было – пальто или плащ, – непонятно, но невообразимое одеяние, казалось, состояло из одних только перьев, а помимо перьев Ричард еще увидел добродушное морщинистое лицо, а на щеках – густые седые бакенбарды. Тело – там, где не было перьев, – было обмотано веревками. Ричард вспомнил спектакль «Робинзон Крузо», на который его водили в раннем детстве, и подумал, что так, скорее всего, выглядел бы Робинзон, если бы его занесло не на необитаемый остров, а на крышу небоскреба.

– Меня зовут старина Бейли, – сказал городской Робинзон Крузо, потом водрузил на нос старые очки, болтавшиеся на шее на веревочке, и пристально посмотрел на Ричарда. – А тебя я что-то не припомню. Ты чей подданный? Как тебя зовут?

Ричард сел. Они были на крыше старинного здания из коричневого камня, с высокой башней, украшенной облезлыми каменными гаргульями, частично утратившими крылья и лапы, а местами и головы. Откуда-то снизу доносился глухой вой полицейской сирены и приглушенный рев моторов. Неподалеку, в тени башни, был натянут навес – старый коричневый навес, весь в заплатах и следах птичьего помета. Ричард хотел было представиться, но маркиз рявкнул:

– Молчать! Ни слова! – И повернулся к старине Бейли. – Люди, которые суют свой нос куда не следует, – маркиз щелкнул пальцами прямо под носом у старика, и тот аж подпрыгнул от неожиданности, – рискуют его лишиться. А теперь к делу. Ты у меня в долгу уже двадцать лет, старина Бейли. В большом долгу. И вот теперь я пришел его получить.

Старик моргнул.

– Я был дурак, – тихо сказал он.

– Дурак – это еще мягко сказано, – согласился маркиз. Сунув руку во внутренний карман плаща, он достал небольшую богато украшенную серебряную шкатулку, покрупнее табакерки, но поменьше портсигара. – Ты знаешь, что это?

– Лучше бы не знал.

– Пусть она хранится у тебя.

– Я не хочу.

– У тебя нет выбора, – сказал маркиз.

Старик осторожно взял шкатулку двумя руками – словно она могла в любую секунду взорваться. Маркиз легонько пнул Ричарда в бок массивным сапогом.

– А теперь, – заявил он, – нам пора идти.

С этими словами он зашагал прочь. Ричард встал и пошел за ним, стараясь держаться как можно дальше от края крыши. За каминными трубами оказалась дверь, ведущая в башню. Маркиз открыл ее, и они стали спускаться по винтовой лестнице.

– Что это за старик? – спросил Ричард, пытаясь разглядеть в полумраке очередную ступеньку. Звук шагов эхом разносился по всей башне, лестница слегка подрагивала.

Маркиз Карабас фыркнул.

– Ты ничего не слышал, – сказал он. – У тебя и так одни проблемы. Чем больше ты делаешь, чем больше говоришь и слышишь, тем больше проблем себе создаешь. Молись, чтобы еще не было слишком поздно, потому что ты и так уже далеко зашел.

Ричард склонил голову на бок.

– Простите, – проговорил он, – я понимаю, такое спрашивать неприлично, но все же. Вы в своем уме?

– Может и нет, но вряд ли. А что?

– Потому что кто-то из нас двоих точно сумасшедший.

Было уже совсем темно, и Ричард, попытавшись нащупать ногой следующую ступеньку, ее не обнаружил.