Почему поют русалки - К. С. Харрис

— Скажи, можно ли выяснить, Доминик был подвергнут воздействию наркотика непосредственно перед смертью или это произошло задолго до убийства?

Гибсон сочувственно вздохнул.

— К сожалению, нельзя. Думаешь, юноша был курильщиком опиума?

— Я допускаю такую мысль, хоть не нашел пока ей подтверждения. Возможно также, опиум применили, чтобы сломить сопротивление жертвы.

— Вполне вероятно. Особенно если парень не был привычен к его воздействию. Хотя, должен сказать, преодолеть сопротивление и заставить его проглотить снадобье могло быть очень нелегко.

— Это так. Но под дулом пистолета возможно. Если ему пришлось выбирать между немедленной смертью и наркотиком, он мог предпочесть выпить настойку опиума.

Если вчера в этом помещении пахло отвратительно, го сегодня запах был еще хуже. Себастьян поспешил к открытой двери и стал жадно, всей грудью втягивать свежий воздух.

— По словам друзей, Доминик сильно нервничал последние несколько недель, он был уверен, что за ним кто-то следит. Возможно, тот, кто выслеживал, и убил его, застав в одиночестве. Друзья не верили юноше, считали, что у него разыгралась фантазия, даже высмеяли его за детские страхи.

— Да, он был сильно напуган, бедный парень. Даже обмочился за несколько минут до смерти.

— Но не в момент ее?

— Нет. Это произошло тогда, когда на нем еще была надета рубашка.

Спокойное лицо, округлые щеки, светлые кудрявые волосы. Этот юноша вполне мог считать себя крепким парнем и храбрецом. Но перед лицом опасности он оказался всего лишь мальчишкой. Перепуганным обмочившимся мальчишкой. Как же это ужасно!

Себастьян отвел глаза, и в поле его зрения попал стоящий на соседнем столике таз, в котором лежал какой-то смутно знакомый, покрытый кровью обломок.

— Это тот предмет, который обнаружили у него во рту?

Гибсон проследил за взглядом друга.

— Да, козье копыто. Возможно, из лавки мясника. Тот, кто отделял его от ноги животного, определенно лучше управлялся с ножом, чем тот, кто поработал над нижними конечностями Стентона. Тебе это о чем-нибудь говорит?

Себастьян покачал головой.

— Ни о чем. Лавджой рассказал мне, что в рот Барклея Кармайкла была засунута страница из какого-то судового журнала.

Гибсон кивнул.

— Я разговаривал с Мартином, тем хирургом, который проводил аутопсию тела Кармайкла. Этот тип попросту идиот. Я спросил его, было ли тело связано перед смертью, использовался ли кляп, а он мне ответил, что не обратил внимания на такие мелочи. Но ты оказался прав, когда предположил, что горло молодого Кармайкла перерезали ножом, так же как и Стентону, а из тела выпустили кровь. Но плоть была срезана с рук.

— А с ног?

— Нет. Только с рук.

Себастьян обошел вокруг скамьи, принуждая себя внимательно всматриваться в изувеченное тело.

— Труп Барклея Кармайкла был обнаружен на рассвете в Сент-Джеймсском парке. Он был повешен вниз головой на тутовом дереве, растущем там на холме. Доминика Стентона нашли во Дворе Старого дворца тоже на рассвете. Оба места чрезвычайно людные. Обоих молодых людей видели накануне их гибели в обществе друзей, которых они затем оставили. В течение последовавшего после того времени, но не позднее наступления рассвета на обоих было совершено нападение одним или несколькими убийцами. Их отвезли куда-то, велели раздеться, перерезали горло и обескровили тела. После чего убийца — возможно, убийцы — срезал плоть с конечностей своих жертв, в случае с Кармайклом это были руки, и случае со Стентоном — ноги. Затем тела были подброшены в такое место, где их могли незамедлительно обнаружить.

Себастьян вопросительно взглянул на внимательно с путавшего его друга и спросил:

— Похоже на правду?

— Я бы сказал, да.

Девлин глубоко вздохнул.

— Нет ли каких-либо свидетельств того, в каком именно месте был убит Стентон?

— Разве что это. — Гибсон подошел к стоявшему в стороне столику и показал Себастьяну что-то похожее на сухие стебли травы или солому. — Я нашел их у него в волосах, еще несколько застряли на рубашке и пальто. Себастьян повертел в пальцах стебельки, принюхался.

— Это сено.

— Я спросил у Мартина, не было ли найдено сена в волосах или на одежде жертвы. Он сказал, что да, было, но он не подумал, что это так уж важно.

Гибсон потянулся за простыней и снова прикрыл тело. Движения его были странно осторожными, будто он боялся потревожить покой убитого. Минуту постоял не двигаясь и устремив взгляд на неподвижный труп, когда же наконец заговорил, голос его звучал хрипло:

— Что за человек способен совершить такое надругательство? Освежевать тело человека, будто перед тобой туша мяса?

— Но ты и сам так поступаешь.

Гибсон гневно посмотрел на собеседника, губы его сжались с такой силой, что превратились в две белые полоски.

— Я провожу иссечение мертвых тел ради знаний, ради того, чтобы научиться спасать живых. И я с уважением отношусь к тому, что находится передо мной на хирургическом столе. Тот же, кто убил этих молодых людей, действовал из какой-то извращенной ненависти, а не из жажды знания. Он обращался с ними таким образом, который отрицает всякий научный подход, всякое из известных нам проявлений цивилизации.

— Но мы с тобой оба видели людей, способных на такие дела. Это были приличные люди, не доведенные до отчаяния ни бедностью, ни невыносимыми тяготами жизни.

Они замолчали. Мысли их обратились к военным дням. К тому человеку, который испытывал наслаждение, наблюдая за страданием и муками людей.

— Но тогда была война, — нарушил тишину голос Гибсона. — Сейчас другое дело. Кроме того, он находится далеко отсюда.

— Да, сейчас не война. Но он не так уж далеко. Он здесь, в Лондоне.

— Куэйл?

— Да, я говорю о капитане Питере.

С капитаном Питером Куэйлом, сыном стряпчего, уроженца Девона, Гибсон и Себастьян служили вместе в Португалии. Высокий, худощавый, с василькового цвета глазами, поредевшими светлыми волосами и громким смехом, которым он разражался неожиданно и часто, этот человек не принадлежал к числу тех, кого легко забыть. С крикетной битой или сборничком стихов в руках он являл собой желанную находку для каждого полка на походном марше. Капитан Куэйл получал садистское удовольствие, пытая вражеских шпионов или тех, кого он подозревал в числе последних. Он имел привычку оставлять изувеченные трупы на пороге их собственного дома. А со временем стал срезать определенные части туловища у своих жертв и запихивать им в рот, назвав это своей визитной карточкой.

— Я слыхал, он лишился руки в бою под Сьюдад-Родриго[6], — сказал Пол Гибсон.