Месть Ориона - Бен Бова

– И что хорошего получится из этого? – спросил один из мужчин, который подобно прочим был идеально прекрасен. Черты его лица казались настолько безупречными, насколько это вообще возможно для человека. – Когда твои любимцы вздумают делить свою империю, единство среди них может принести гораздо больше вреда, чем здоровое соперничество.

– Да, – согласилась женщина. – Вспомни тот путь, где доминировали неандертальцы. Ты разрушил его руками вот этого своего создания. Все едва не кончилось нашей гибелью.

Золотой бог бросил на меня яростный взгляд:

– Подобная ошибка не повторится.

– Нет, дело не в Аримане и его соплеменниках, которые пребывают ныне в собственном континууме. Кризис мы пережили, – проговорил тот, которого я назвал Зевсом. – Вопрос в том, что делать с Троей.

– Троя должна победить, – настаивал Золотой бог.

– Нет, победят греки…

– Победят троянцы, – перебил его Золотой бог. – Они победят, потому что я заставлю их победить.

– Чтобы ты мог создать Илионскую империю, которая так дорога твоему сердцу? – проговорил Зевс – Так?

– Почему это настолько важно? – спросила женщина.

– Она объединит всю Европу и большую часть Азии, – проговорил Золотой бог. – Не будет разделения между Востоком и Западом, не будет раздвоения человеческого духа. Не будет Александра Македонского с его полуварварскими стремлениями, не будет Римской империи, не будет Константинополя, разделившего Азию и Европу, не будет христианства и ислама, не будет их долгой двухтысячелетней вражды.

Они слушали и кивали. Все, за исключением скептически настроенной женщины и Зевса.

«Для них это игра, – понял я. – Они манипулируют человеческими судьбами, словно шахматист, двигающий фигурки по доске. Пусть гибнет цивилизация, для них она словно пешка или ладья, сброшенная с доски».

– Неужели разница настолько велика? – спросил один из темноволосых мужчин.

– Конечно же! – отвечал Золотой бог. – Я хочу объединить человечество, соединить многочисленные положительные качества своих созданий в гармонии и единстве…

– Чтобы они помогли нам встретить кризис пространственно-временного континуума, – едва ли не шепотом пробормотал Зевс.

Золотой бог кивнул:

– Такова моя цель. Нам потребуется любая помощь, которой мы сумеем заручиться.

– Не уверен, что ты предлагаешь наилучший вариант, – продолжил Зевс.

– А я уверена – вариант, безусловно, не лучший, – добавила женщина.

– Я буду действовать, что бы вы ни говорили, – возразил Золотой бог. – Люди – мои творения, и я должен изменить их так, чтобы они действительно смогли помочь нам.

Тут заговорили все разом, кто-то одобрял его решение, кто-то не соглашался с ним. Среди них не было единства. И на моих глазах силуэты начали тускнеть, расплываться, растворяться… Наконец остался лишь Золотой бог и с ним – я, со всех сторон окруженный золотым светом, там, где не было ни пространства, ни времени… в мире ином, отличавшемся от тех, которые я знал.

– Вот, Орион, ты увидел других творцов. Во всяком случае, некоторых.

– Ты сказал, что мы твои творения, – сказал я. – А у остальных тоже есть собственные, как у тебя?

– У некоторых – есть. А другим, похоже, интереснее возиться с моими, чем создавать свои.

– Выходит… это ты сотворил… мужчин и женщин Земли?

– Ты был одним из первых, Орион, – отвечал он. – А потом в известном смысле сотворил нас.

– Что? Я не понимаю.

– Ты и не сможешь.

– Ты создал человечество для того, чтобы мы могли помочь тебе, – повторил я услышанное, – когда настанет конец. Пусть остальные творцы думают, что люди помогут им. На самом деле ты собираешься повести их против богов. – Я вдруг отчетливо осознал это.

Он молча смотрел на меня.

– И тогда ты станешь самым могущественным среди богов, не так ли?

Он немного помедлил, прежде чем ответить:

– Я и так самый могущественный из всех творцов, Орион. Остальные, возможно, не согласятся с этим, но тем не менее…

Я чувствовал, как мои губы изогнулись в сардонической ухмылке. Он все понял.

– Ты решил, что я страдаю манией величия. И мечтаю, чтобы мне поклонялись существа, которые я сам же и создал? – Он печально покачал головой. – Плохо же ты нас понимаешь. Разве тебе хочется, чтобы твои сандалии поклонялись тебе, Орион? Разве для счастья твоего нужно, чтобы твой меч или нож, спрятанный под короткой юбкой, провозгласил тебя самым великим из всех, кого они знали когда бы то ни было?

– Не понимаю…

– И не поймешь… Разве ты сможешь представить себе, даже во сне, все, с чем нам приходится иметь дело? Орион, я создал человечество, да, но по необходимости, а не для того, чтобы мне поклонялись! Вселенная огромна и таит в себе множество опасностей. Я хочу защитить этот континуум, сохранить его, защитить от сил, сущности которых ты даже не можешь себе представить. Остальные трясутся и ссорятся, а я действую. Я создаю. Я повелеваю!

– И для того, чтобы ты достиг своей цели, необходимо, чтобы Троя победила в этой войне?

– Да.

– Именно для этого тебе потребовалось уничтожить звездолет, на котором мы летели? Понадобилось убить женщину, любимую и любящую?

На миг он показался мне почти смущенным.

– Ты помнишь это?

– Помню звездолет, взрыв. Как она умерла у меня на руках, как мы умерли оба.

– Я оживил тебя, вдохнул в тебя жизнь.

– А ее?!

– Орион, она была богиней. Я могу оживлять лишь тех, кого создал сам.

– Если она была богиней, почему же она умерла?

– Боги и богини смертны, Орион. Россказни о нашем бессмертии несколько преувеличены. Так же как и благочестивые хвалы нашей доброте и милосердию.

Я услышал, как сердце заколотилось в моей груди, как зазвенело в ушах, и почувствовал, как закипела кровь в жилах. Голова кружилась, я задыхался от ненависти к нему – Золотому богу, самоуверенному богу-убийце. Ненавидел его каждой клеточкой своего существа.

«Он утверждает, что сотворил меня, – сказал я себе, – пусть так. Но погублю его я».

– Я не хотел убивать ее, Орион, – сказал он, и голос его звучал, пожалуй, искренне. – Но не мог ничего изменить. Она знала, чем рискует, и ради тебя пошла на все.

– И погибла. – Убийственная ярость пылала в моей душе. Но когда я попытался шагнуть в его сторону, то понял, что не могу даже шевельнуться. Я застыл на месте, неподвижный, неспособный даже стиснуть в кулаки бессильно повисшие руки.