Милый друг Ариэль - Жиль Мартен-Шоффье

— У него есть и ум, и энергия, но одно мешает другому. Когда он с вами здоровается, вы еще пожимаете ему руку, а он уже на другом конце кабинета. В Елисейском дворце он заскучает. Ему нужны войны, раздоры, драмы…

У каждого из присутствующих было свое представление о Миттеране, но все сходились в одном: он наверняка выиграет, он слегка поумерит аппетиты капиталистов, и… все пойдет по-старому. Социализм Миттерана устраивал обе стороны: он служил интересам тех, кто страдал от несправедливости, но также интересам тех, кто на ней наживался. Дармон, которому полагалось носить нимб над головой, ни с кем не спорил и только иногда, извинившись, позволял себе короткую справку; гости вежливо выслушивали бывшего и будущего министра здравоохранения, чьи фразы неизбежно добавляли ложку цинизма в бочку восхвалений. Позже, уже ночью, он попытался открыть мне глаза на все это:

— В Париже следует узурпировать пороки, которых у тебя нет, и скрывать добродетели, которыми обладаешь. Я принадлежу к левым — иначе говоря, к тем, кто по определению должен вытаскивать на свет божий людские беды и носиться с ними, крича на всех углах о своем сострадании и упиваясь собственным благородством. Ввиду полной бесполезности этого занятия я не желаю им уподобляться. В правительстве должны работать не сестры милосердия и не монашки… Хотя бывают минуты, когда и я могу быть очень милым.

И в самом деле. В половине первого ночи он отвез меня на улицу Любек. Из учтивости сопроводил до самой двери. Из вежливости я пригласила его зайти выпить напоследок. Наделенный каким-то седьмым чувством, он уверенно направился к китайскому шкафчику, служившему баром (еще один такой же стоял в кабинете Сендстера в башне «Пуату»). Меня очень интересовало, откуда у него такая необыкновенная интуиция, но тут он подошел, и мне стало ясно, что для допросов ревнивой женщины минута не совсем подходящая. Я ужасно трусила. Физически он мне по-прежнему не нравился. Никогда еще ко мне не прикасался мужчина, настолько обделенный красотой. Вначале я держала глаза открытыми, устремив их в потолок, на портьеры, на гравюру… Потом, чтобы подавить смятение, стала вспоминать Фабриса. Но Дармон очень скоро вернул меня в настоящее, покрыв искусными поцелуями мои плечи, шею, грудь, лодыжки… Куда только девалась его властная, повелительная манера держаться. Он с божественной щедростью расточал время. Мы пошли в спальню, где не стали зажигать свет. И там, шаг за шагом, не принуждая себя, не чувствуя, что приношу жертву, а только наслаждаясь его близостью, я открыла ворота крепости…

Позже, глубокой ночью, он прошептал, целуя мои волосы, что «никогда этого не забудет». Он был далеко не первый, кто приносил подобную клятву верности, но мне очень хотелось спать, и я только успела высказать короткое сомнение:

— Никогда? Это очень долго.

Он оставил мои слова без комментариев, и я не настаивала. Время показало, как я была права.

В семь часов утра позвонили в дверь. Дармон уже исчез. Как истинный джентльмен — не желая будить меня? Или как истинный невежа — не желая прощаться? Тайна. Пока я задавалась этим вопросом, еще не совсем продрав глаза и не придя в себя, во входной двери щелкнул замок. Никаких сюрпризов: это явился Сендстер, опять в шлепанцах. Мой хозяин, однако, еще старался соблюдать приличия: он держал в руке пакет с круассанами и объявил, что сейчас подаст мне чай в постель. Я поддержала его игру, сделав вид, будто очарована вниманием этого наглеца, беспардонно ввалившегося ко мне чуть свет. Но все же решила ему показать, что он такое же ничтожество: вышла из постели в чем мать родила и, не говоря ни слова, направилась в ванную, пройдя мимо него с полнейшим безразличием, как мимо стенки. Пока я накидывала пеньюар и споласкивала лицо, на что ушло добрых десять минут, папочка успел приготовить завтрак. Более того, он водрузил поднос на мою кровать — не иначе как вообразил себя в романе XIX века и надеялся, что я буду мило болтать с ним, лежа в постели в рубашонке до пупа.

Не спросившись, я взяла поднос и отнесла в гостиную; ему пришлось идти за мной. Этот мелкий мятеж не ускользнул от его внимания. Уязвленный, он тут же отомстил мне, задав хамский вопрос:

— Ну как, счастливы?

Вот скотина! Это называется лезть сапогами в душу! Неужто он думает, что я сейчас представлю ему полный отчет о наших ночных шалостях? Видимо, это унижение входило в программу моей дрессировки. С минуту я колебалась: пойти на подлость, притворившись сообщницей Сендстера, или послать его ко всем чертям? Бесполезно было искать ответ на его каменной физиономии: он глядел на меня пустыми глазами, как на огонь в камине. В конце концов я снова перевоплотилась в безупречно воспитанную молодую особу и ответила в высшей степени светским тоном, что вечер был просто очаровательный: Поль Сен-Клод принимает гостей как истинный аристократ. И что же вы думаете: к великому моему удивлению, этот номер с Золушкой, попавшей на бал, удался! Сендстер даже позабыл о Дармоне. Вполне вероятно, что этот с виду грозный тигр был попросту толстым порочным котярой. Все, что он хотел, — это вонзить в кого-нибудь когти с утра пораньше. И, поскольку я подкинула ему Сен-Клода, он в него и вцепился:

— Ну, этот артист как никто умеет работать на публику. Его дом украшал Ральф Лоран, его жену — Dior, а лацканы его пиджака — Джек Ланг. Сам он полное ничтожество, но, я гляжу, и вам сумел запудрить мозги. Впрочем, для этого его и держат.

Выпустив этот ядовитый заряд, Сендстер умял круассан. Пока он его запивал, я встала на защиту «ничтожества» — как-никак руководитель самой крупной французской лаборатории. Но Сендстер тут же добил его:

— Вы что, с Луны свалились? Да ничем он не руководит. Сидит-посиживает в шикарном кабинете на 35-м этаже своей башни, целые дни читает газеты и время от времени поглядывает на экран компьютера, вот и вся работа. Его подчиненные распродают вакцины «Пуату» по всему свету, а он только следит за боевым духом своего воинства. Эдакий Месье-Всё-О'кей.

Как алкоголики обожают поносить других алкоголиков, а скряги обличают в скупости других скупцов, я тоже терпеть не могу людишек, обливающих грязью свое окружение, — ведь это моя специальность. Вполне возможно, что Сен-Клод только тем и занимался, что надувал щеки с утра до вечера, но все-таки он был президентом компании «Пуату». В моих глазах этот факт, несомненно, искупал некоторые его сомнительные качества. Однако Сендстер воспринял мою реплику как личное оскорбление:

— Умные люди предпочитают держаться тени. Помните, у «Петрюса» я показал вам вице-президента «Креди де ла Сэн»? Этот «номер два» замешан во всех незаконных аферах банка. Рано или поздно он угодит в сети правосудия, как Русалочка Андерсена, но никто и глазом не моргнет. Когда разражается скандал, жертвуют первыми номерами, так что на растерзание отдадут его босса, а он преспокойно уйдет сквозь дырки в сети. И все потому, что не высовывается! То же самое произойдет и у нас, если дела пойдут скверно. Пока судьи будут разбираться с Сен-Клодом, нас уже и след простынет. Можете мне поверить, красавчик Поль обязательно сядет за решетку. Ну а пока пусть гуляет и пыжится.