Суворов - Олег Николаевич Михайлов

Россбах Фридрих разбил сильную франкоавстрийскую армию с помощью кавалерии генерала Зейдлица и бросился в Силезию, где пруссаки терпели поражение, 5 декабря у местечка Лейтен искусными маневрами он выиграл сражение у австрийцев, захватив более двадцати тысяч пленных, всю артиллерию и обоз. Силезия снова была у него в руках.

Тем временем медленно, но, как грозная, неодолимая громада, на германские границы надвинулась с Востока русская армия. В январе 1758 года, почти не встречая сопротивления, она овладела Тильзитом, затем Кенигсбергом и Восточной Пруссией. По манифесту Елизаветы Петровны область присоединилась к Российской империи. К марту все важнейшие пункты на Нижней Висле были заняты русскими войсками, но из-за противоречивых указаний Конференции Фермор потерял затем много времени на бесцельное маневрирование между Вислой и Вартой и только 4 августа подошел к сильной крепости Кюстрин.

В эту пору Суворов, назначенный комендантом Мемеля, занимался формированием батальонов в Лифляндии и Курляндии. В Мемеле он услышал о кровопролитнейшей битве, происшедшей 14 августа 1758 года у деревни Цорндорф. Из дошедших раньше всего берлинских газет он с досадой узнал, что армия наша, имевшая дело с самим королем, будто бы им разгромлена наголову, так что одних убитых насчитывалось у россиян до двадцати тысяч человек, в то время как пруссаков якобы погибло всего пятьсот шестьдесят три.

—      Умилосердитесь, государи мои, — говорил Суворов тем, которые тому верили. — Неужели наши рук не имели и сами только шеи протягивали и давали себя рубить без всякой обороны? Сами же они говорят, что баталия целый день продолжалась и была наижесточайшая. Каким же образом их урон столь несоразмерен? Нет, дело, конечно, было, да происходило иначе.

Через несколько дней проскакал через Мемель курьер — полковник Розен, подтвердивший, что битва действительно была кровавой и длительной, но что выиграли ее русские.

—      Когда Фермор обложил Кюстрин и после жестокой бомбардировки зажег его, Фридрих бросился на помощь с тридцатидвухтысячной армией. Узнав об этом, Фермор снял блокаду и занял позицию на обширном, всхолмленном и прорезанном двумя оврагами поле, имея в тылу деревню Цорндорф. Однако в ночь на 14 августа Фридрих произвел глубокий обход правого крыла русских войск и вышел им в тыл. Утром Фермор был вынужден перевернуть фронт армии так, что вторая линия стала первой, а правый фланг — левым. Вражеские батареи открыли сильный огонь с высот севернее Цорндорфа; пруссаки выстроили косой боевой порядок и около одиннадцати часов начали атаку правого крыла русских.

Фридрих усовершенствовал линейную тактику, атакуя один фланг противника и охватывая его своим сильным флангом; остальную часть своих войск он держал в это время позади — уступом. Такая косая атака позволяла создать в нужном месте превосходство в силах и грозила охватом неприятельскому флангу.

Под губительным огнем прусской артиллерии и натиском пехоты правый фланг русских стоял неподвижно. Фридрих бросил в атаку всю свою конницу. Наша пехота пропускала ее в интервалы, а затем смыкала свои ряды; прусская конница вместе с королем едва пробилась назад. После двух часов дня Фридрих перенес направление главного удара на левый фланг, но и там встретил героическое сопротивление. К семи вечера расстроенная и обескровленная прусская армия прекратила наступление. Оба войска провели ночь под ружьем. На другой день Фридрих не решился возобновить битву.

«Все советовали, — рассказывал в штабе Бутурлина Розен, — наутро отважиться Фермору на баталию. Мы могли б, верно, совершенно разбить короля, ибо у него не было уже пороха ни одного почти заряда. Но вместо того, чтобы испытать свои силы, Фермор повелел отступить на другой день к своему вагенбургу.

Великим упущением служило и то, что армия наша в деле сем не вся находилась, но сильный корпус под командою графа Румянцева случился за несколько миль в отдалении и не поспел к сражению. Один из главных наших генералов, князь Александр Михайлович Голицын, ушед с баталии, поскакал без души к сему корпусу и уверил оный, что вся наша армия побита и нет ей никакого спасения. О том же вторили и другие беглецы — принц Карл Саксонский, австрийский барон Сент-Андре, генерал- квартирмейстер-лейтенант Герман и секретарь самого Фермора Шишкин...

Главная же польза от сего сражения была та, что войска наши прославились неописуемой храбростью и непреоборимостью. Сам король ужаснулся, увидев, как дралась наша пехота, и пруссаки в реляциях своих писали, что русских легче убить, нежели побудить к бегству, и что само простреливание человека недостаточно к совершенному его низложению...»

Странное положение создалось в российских верхах той поры. В то время как Елизавета Петровна и Конференция всемерно желали победы своему воинству над Фридрихом, в том же Зимнем дворце расхаживал окруженный бывшими прусскими капралами и сержантами долговязый, насмешливый великий князь Петр Федорович. Без пяти минут император России разговаривал почти исключительно по-немецки, читал только прусские газеты, носил перстень с портретом Фридриха и открыто желал ему побить русских. Слыша о победах союзников, он только смеялся: «Это все неправда, мои известия говорят иное...» Когда полковник Розен явился в Петербург, его слуга начал рассказывать во дворце, что битва русскими проиграна, за что и был посажен на гауптвахту.

Узнав об этом, великий князь велел привести его к себе.

—      Ты поступил как честный малый, — встретил Петр Федорович слугу Розена, — расскажи мне все, хотя я хорошо знаю и без того, что русские никогда не могут победить пруссаков.

Затем он указал на голштинских офицеров, куривших свои глиняные трубки и галдевших по-немецки:

—      Смотри! Это все пруссаки; разве такие люди могут быть побиты русскими?..

Не удивительно, что такое положение тревожило осторожного Фермора, который просил уволить его от главного начальствования. Армия наша стояла на винтер-квартирах, куда прибыл, препроводя семнадцать подготовленных батальонов, Суворов. За успешное выполнение этого задания, очевидно, по представлению благоволившего к нему Бутурлина он был произведен в октябре 1758 года в подполковники. С наступлением тепла русские войска начали стягиваться к городу Познани.

8 мая Конференция назначила главнокомандующим шестидесятилетнего генерал-аншефа Петра Семеновича Салтыкова.

2

Познань и по-июньски зеленые ее окрестности полны были военным народом. В полях забелели установленные повсюду палатки, Суворов ехал лагерем, испытывая радостное волнение от окружающего кипения и суеты — бегания пеших и скакания конных, ржания лошадей, звуков труб, биения барабанов.

Отдалившись от лагеря, он заметил в глубоком овраге копошащихся солдат — треуголки мешались с кожаными гренадерскими каскетами, сделанными наподобие древних шишаков и имевшими на себе род плюмажей. Заинтересовавшись, он спешился и, раздвигая кусты, подошел к самому краю оврага. Солдаты разделывали раздобытую где-то говяжью тушу, ловко орудуя