Конституция 1936 года и массовая политическая культура сталинизма - Ольга Великанова

Молодому поколению было сделано несколько уступок. Именно в декабре 1935 года на Всесоюзном собрании комбайнеров Сталин заявил: «сын за отца не отвечает», что звучало как отмена ранее необратимой социальной стигмы и вселяло надежду во многих детей репрессированных или отверженных родителей. Решения о подрастающем поколении носили стратегический характер. Поколение, вступившее в жизнь после революции и составлявшее 43 процента населения, воспринималось сталинистами как новая порода людей, незапятнанных буржуазным прошлым, и как резервуар лояльности. Во время таких событий исторического разрыва, как Октябрьская революция, процесс социализации был органическим у молодежи, но гораздо более проблематичным у взрослых, нуждавшихся в ресоциализации[74]. Большевики это прекрасно понимали, когда во время культурной революции использовали напряженность в отношениях поколений и натравливали новое поколение профессионалов против старых специалистов, получивших образование при царском режиме. Иностранный наблюдатель д-р Райчман в 1936 году сообщал о «заметном преобладании молодежи над старшим поколением… и растущем влиянии молодежи на социальную и политическую жизнь»[75]. Стремясь расколоть угнетенное население – обычная практика сталинистов, – режим, например, отделял молодежь от старших в специальных трудовых поселениях псевдопривилегиями, такими как разрешение праздновать годовщину Октябрьской революции. В марте 1933 года дети кулаков получили право голоса, в декабре 1935 года правительственный указ отменил ограничения по признаку социального происхождения при поступлении в высшие учебные заведения. Эти уступки отражали убежденность партийных лидеров в том, что новая социалистическая среда играет первостепенную роль в политическом развитии человека. Искусственно увеличившийся разрыв между старшим и младшим поколениями способствовал расколу сталинского общества и социальной напряженности.

В 1935 году сроки изгнанных в 1930 году кулаков, насчитывавших около миллиона спецпоселенцев, закончились. 28 июля 1935 года Политбюро освободило от уголовной ответственности тех колхозников, которые были приговорены к лишению свободы на срок менее пяти лет (за исключением контрреволюционных преступлений). В результате к марту 1936 года в СССР было реабилитировано 557 964 колхозника, и кроме того в 1934 году – 212 199 крестьян в Украине[76]. Хотя снятие судимостей с бывших осужденных формально означало восстановление всех гражданских прав и права на получение паспортов, в реальной жизни они продолжали носить ярлык «ненадежных элементов» и часто становились первыми объектами последующих массовых операций[77]. Общее решение о возвращении депортированных не было принято, но отдельные индивидуальные и групповые ходатайства были удовлетворены, и в феврале 1936 года ссылка детей депортированных была отменена[78]. Еще одним шагом стало освобождение 54 тысяч местных чиновников, «саботировавших» государственные закупки зерна в голодных 1932–1934 годах, в соответствии с решением Политбюро от 10 августа 1935 года. После указа от 1 февраля 1933 года 16 января 1936 года Политбюро приняло решение пересмотреть дела лиц, осужденных печально известным указом от 7 августа 1932 года, вводившего смертную казнь за хищение государственной собственности. В результате к 20 июля 1936 года было рассмотрено 115 тысяч дел и освобождено 37 425 человек (32 процента)[79].

Важным шагом к социальному примирению стало снятие в апреле 1936 года прежних ограничений с казаков, позволившее им теперь служить в Красной армии. Казаки объяснили уступки подготовкой страны к войне и нуждой в солдатах. Они говорили, что советская власть начала доверять казакам, потому что после многих лет репрессий в станицах «сейчас, можно сказать, и казаков-то не стало, все они то осуждены, то высланы… у нас в станицах и хуторах больше теперь не казаков, а иногородних»[80]. Эта логика, вероятно, господствовала в ослаблении репрессий в целом. Другим компромиссом стал новый колхозный устав (Примерный устав сельскохозяйственной артели), принятый в феврале 1935 года и разрешающий колхозникам возделывать небольшие участки земли под огороды. Сталин играл роль заботливого отца, когда лично выступил в защиту идеи участка и его бóльших размеров на VII съезде Советов. Устав оставил право окончательного утверждения деталей колхозу в соответствии с местными условиями[81]. Эта уступка, хотя она и была преподнесена как дар населению, была молчаливым признанием неспособности колхозной системы удовлетворить потребности страны в продовольствии.

Поворот к укреплению законности был попыткой упорядочить и контролировать произвол, царивший в ходе коллективизации. Этот поворот включал в себя создание Прокуратуры СССР[82] в 1933 году и реорганизацию юридических органов в 1935–1936 годах с целью построения сильного, централизованного государства после предыдущей тенденции к упрощению судебного процесса и внесудебным репрессиям. Так, 10 июля 1931 года Политбюро запретило арест членов партии и специалистов без разрешения ЦК и потребовало, чтобы все смертные приговоры, вынесенные коллегией ОГПУ, утверждались ЦК[83]. 8 мая 1933 года Сталин и Молотов секретной инструкцией упорядочивали процедуру ареста и уведомили ОГПУ и партийных чиновников, что новая прокуратура будет осуществлять надзор за репрессиями[84]. Указ от 17 июня 1935 года подтвердил необходимость санкций прокурора и напомнил, что аресты членов партии, профессионалов и должностных лиц требуют одобрения соответствующих министров и партийных комитетов[85]. Прекращенные во времена Большого террора, прокурорские полномочия были восстановлены в ноябре 1938 года по приказу Л. П. Берии.

Внимание к вопросам законности очевидно в попытках повысить отчаянно низкую квалификацию сотрудников юридической службы. Л. М. Каганович и Г. Г. Ягода призывали в прессе развивать правовое сознание у населения. Реорганизация ОГПУ в НКВД в 1934 году преследовала ту же цель централизации насилия и придания этому институту более конституционного характера. Однако в связи с расширением круга задач, возложенных на политическую полицию, численность персонала Государственного управления государственной безопасности НКВД увеличилась на 47,3 процента с 1931 по 1935 год – до 25 573 человек[86]. После масштабных внесудебных репрессий в ходе коллективизации и индустриализации «для упорядочения, консолидации… для обеспечения нормальной и предсказуемой работы ответственных институтов требовалась своего рода „конституционность“»[87].