Подлодка - Лотар-Гюнтер Буххайм

— На осях винтов — поставили — новые подшипники из бокаута [9], — орет шеф. — Вероятно, шум был из-за них — атака подводными бомбами.

Сразу над винтами виден люк кормового торпедного аппарата. Еще выше, примерно посередине, из плавных обводов борта высовываются плоскости кормовых гидропланов, похожие на обрубленные крылья самолета.

Меня едва не сбивает с ног рабочий, забрызганный с головы до пяток краской. Он держит здоровую кисть, насаженную на длинную рукоять швабры. Пока я жду Старика, он начинает красить днище лодки снизу серой краской.

Когда мы подошли к наполненному водой шестому доку, командир еще раз сворачивает в сторону, направляясь к лодке, пришвартованной у правого причала:

— Вот лодка Кремера, в которую было прямое попадание авиабомбы.

У меня в ушах все еще звучит голос Кремера, рассказывающего эту историю:

— Как только поднялись на поверхность, увидел самолет. Открывается бомбовый люк, и прямо на мостик летит бомба. Я машинально отшатнулся, чтобы она не попала мне в плечо. Эта штуковина врезается в ограждение мостика, но не прямо, а под небольшим углом. И вместо того, чтобы взорваться, просто разлетается на куски. Блеск!

Командир со всех сторон осматривает боевую рубку, причудливо закрученную полосу металла, которую бомба оторвала от обшивки башни, поврежденный волнорез. Часовой с лодки, закутанный от холода, приближается и отдает честь.

— По правде говоря, его дух уже неделю должен был бы летать в белом саване над волнами.

Восьмой док также заполнен водой. На ее поверхности играют мерцающие блики.

— Наша лодка, — говорит шеф.

В полумраке бункера корпус лодки едва заметен на воде. Но на фоне светлой стены ее очертания, поднимающиеся над низким причалом, выделяются более четко. Верхняя палуба лежит едва ли не в метре от маслянистой, отвратительно пахнущей воды. Все люки еще отдраены. Я оглядываю лодку от носа до кормы, как будто хочу запечатлеть ее образ у себя в памяти на всю оставшуюся жизнь: плоский деревянный настил верхней палубы, непрерывно тянущийся до самого носа корабля; боевая рубка, ощетинившаяся приземистыми зенитными пулеметами; плавно понижающаяся корма; стальные тросы сеточного ограждения с вкраплениями фарфоровых изоляторов, тянущиеся от башни и вперед, и назад. Во всем чувствуется простота. Модель VII — самый подходящий для моря корабль.

Я замечаю хитрую усмешку, мелькнувшую на лице командира, какая бывает у владельцев скаковых лошадей перед очередным заездом.

Лодка готова к выходу в море. Она заправлена топливом и водой — можно выходить. Но она пока еще не вибрирует высоким, дрожащим гулом корабля, собирающегося тронуться с места; дизели еще не запущены, хотя команда верфи в своих жестких рукавицах стоит наготове, ожидая лишь команды, чтобы отдать швартовы.

— Официальные проводы со всем положенным им идиотизмом происходят в канале, — замечает командир.

Команда выстроена на верхней палубе, сразу за рубкой. Ровно пятьдесят человек (и я впридачу). Почти всем по восемнадцать, девятнадцать, двадцать лет. Лишь офицеры и младшие офицеры несколькими годами старше.

В полумраке я не могу как следует разглядеть их лица. Произвели перекличку, но я не запомнил отчетливо названные имена.

Верхняя палуба скользкая от тумана, проникающего внутрь через открытые ворота бункера. Серовато-белая мгла настолько слепит глаза, что очертания ворот расплываются. Вода в доке кажется практически черной и вязкой, как нефть.

Первый вахтенный офицер докладывает:

— Вся команда присутствует в полном составе, за исключением вахтенного поста управления Бекера. Моторный отсек готов, верхняя и нижняя палубы очищены и к походу готовы.

— Спасибо. Хайль UA!

— Хайль, господин каплей! — разносится под сводами бункера ответное приветствие, заглушая вой работающих механизмов.

— Смирно! Вольно!

Командир ждет, когда не стихнет шарканье ног.

— Вы все знаете, что произошло с Бекером. Воздушный налет на Магдебург. Хороший человек — и такой конец. И ни одного потопленного корабля в его последнем походе.

Долгая пауза. Похоже, командир испытывает отвращение.

— Ладно, это не наша вина. Но на этот раз мы такого не допустим. Подтянитесь!

Ухмылки.

— Разойдись!

— Замечательное напутствие, — бормочет шеф. — Речь, достойная уважения!

На длинной узкой верхней палубе все еще разбросаны кранцы, кабели и новые троса. Из открытого люка камбуза валит теплый пар. Высовывается физиономия кока. Я передаю ему свои вещи.

Бесшумно выдвигается перископ. Поворачиваясь из стороны в сторону, этот глаз Полифема поднимается на всю высоту отливающей серебристым блеском мачты, затем опускается вниз и исчезает. Я карабкаюсь на башню боевой рубки. На моих ладонях отпечатывается не до конца высохшая краска. Люк для загрузки торпед, расположенный на верхней палубе, уже закрыт. Позади уже задраен люк камбуза. Теперь внутрь лодки можно попасть только через боевую рубку.

Внутри царят хаос и неразбериха. Не толкаясь и не пихаясь, невозможно продвинуться ни на шаг. Из стороны в сторону раскачиваются гамаки, набитые хлебными батонами. Везде в проходах стоят ящики с провизией, горы консервов, мешки. Куда девать все это добро? Пространство внутри лодки забито доверху.

Конструкторы нашей лодки пришли к выводу, что можно обойтись без кладовых, которых, как правило, много на надводных кораблях и которые там очень вместительны. Впрочем, они также решили, что душ — это тоже роскошь, без которой можно обойтись. Они просто напичкали корпус боевого корабля своими машинами и убедили себя, что удачное размещение огромных двигателей и хитросплетение труб оставят достаточно щелей и закоулков, куда сможет забиться команда.

Лодка несет четырнадцать торпед. Пять из них — в торпедных аппаратах, две — спрятаны в держателях на верхней палубе, а оставшиеся находятся под плитами пола в носовом и кормовом отсеках. Вдобавок, есть еще 120 снарядов для орудия калибра 8, 8 миллиметра и боезапас для зенитных пулеметов.

У штурмана и боцмана — «Первого номера» на морском языке — сейчас полно забот. Первый номер, здоровенный детина по имени Берманн, на целую голову выше любого другого члена команды. Я уже видел его:

Ясноглазый проказник, я поймаю тебя…

До отхода остается еще полчаса. У меня достаточно времени оглядеться в машинном отделении. Меня всегда тянет в машинное отделение корабля, готовящегося выйти в море. На посту управления лодкой я на минутку присаживаюсь на распределитель воды. Меня окружают трубы, вентиляторы, штурвалы, манометры, вспомогательные моторы, сплетение зеленых и красных электрических проводов. В полумраке я замечаю индикаторы положения гидропланов, один электрический, другой — механический. Почти все системы продублированы для безопасности. Над пультом управления гидропланами с кнопками электрического привода, действующего в подводном положении, я различаю две шкалы регулировки — приблизительную и точную. Прибор Папенберга — указатель глубины, расположенный меж двух круглых шкал глубинных манометров со стрелками, похожими на часовые, — напоминает огромный термометр. Во время аккуратного маневрирования он может показывать перископную глубин с точностью до восьми сантиметров.