Энциклопедия абсолютного и относительного знания - Бернард Вербер

К 75 годам Жан-Батист так натрудил зрение микроскопом, что ослеп. Отвергнутый своим окружением и академическими кругами того времени, он нищает и продает иностранным ученым свои гербарии и коллекции насекомых, чтобы не умереть от голода. Через 10 лет, в 1829 г., он умирает в возрасте 85 лет, одинокий и разоренный; его труды высмеяны коллегами. От Ламарка отвернулись даже родные, и его тело сбросили в общий ров на кладбище Монпарнас. В своей речи по случаю кончины Ламарка Жорж Кювье подверг поруганию все его теории, а его самого заклеймил как ученого-неудачника, систематически ошибавшегося из-за своей глупости и упрямства.

Только через 30 лет, в 1859 г., Чарльз Дарвин, сформулировавший самую дееспособную теорию отбора в своей книге «Происхождение видов», вернет размышлениям об эволюции положенный блеск.

Дарвин, кстати, окажется одним из самых непреклонных противников Ламарка. Для него длинная шея жирафов – свидетельство неприспособленности и последующего исчезновения короткошеих жирафов. Дарвин напишет: «Я прочел Ламарка и нашел его весьма посредственным автором». В целом если для Чарльза Дарвина эволюция случайна (отбор наиболее приспособленных и исчезновение слабых, что соответствует элитистским концепциям его эпохи), то для Жана-Батиста Ламарка двигателем эволюции является трансформация тех, кто обладает способностью или острым желанием к трансформации, так как любое существо имеет возможность себя программировать.

Через 60 лет после смерти Ламарка некоторые ученые попытались было возродить ламаркизм, но тут же подверглись нападкам со стороны официального дарвинизма. Ныне труды Ламарка забыты, в отличие от теорий Дарвина, ставших единственными, признаваемыми научным сообществом.

Тем не менее некоторые явления (например, перерождение орхидей для адаптации к телосложению и запаху половых желез пчел!) не находят никакого объяснения с позиций дарвинизма и становятся понятными только в свете теории Ламарка, по которой живые существа могут добровольно трансформироваться для приспособления к окружающей среде. Всего лишь горстка ученых признает, что Ламарк не только первым задумался об эволюции видов, но и что его теории лучше всех известных на сегодня пригодны для объяснения современного живого мира.

Когда нас охватывает внезапный страх, две маленькие миндалины, расположенные в центре мозга и образующие миндалевидную железу, подают сигнал тревоги.

Стоит нашим органам чувств обнаружить опасность, миндалевидная железа вызывает усиление сердцебиения: подача крови к мышцам увеличивается, подготавливая организм к одному из действий для выживания, борьбе или бегству.

При этом действие миндалевидной железы приводит к таким последствиям, как топорщащийся волосяной покров (устаревшая программа, создающая впечатление увеличенного объема, отпугивающее противника), автоматический переход тела в позицию готовности к нападению или бегу (согнутые колени, сгорбленная спина), впрыск в кровь кортизона (для облегчения боли в случае ранения).

Одновременно миндалевидная железа подавляет неокортекс – мыслящую зону мозга, которая могла бы замедлить бегство или вступление в бой.

Таким образом, нападение на человека автоматически переводит его из режима «размышление» в режим «действие».

Поэтому если человек, например, считает количество муравьев на тропинке и вдруг видит выползающую из травы змею, он тут же забывает, сколько муравьев насчитал.

Если змея уползет или будет побеждена, миндалевидная железа в его мозгу перестанет бить тревогу.

Для возвращения в нормальное состояние предусмотрена конкретная функция гиппокампов, касающихся миндалевидной железы, – двух длинных спиралей, гасящих тревогу и позволяющих снова включиться неокортексу.

Под действием этих гиппокампов сердцебиение унимается, из мышц выводятся токсины, мозг снова начинает мыслить и анализировать ущерб, искать логичные стратегии, чтобы избежать повторения случившегося.

Правда, у некоторых даже после исчезновения реальной опасности (змея уползла или убита) миндалевидная железа не перестает слать сигнал тревоги, так как вопреки очевидности продолжает оценивать ситуацию как опасную и держать организм в готовности к бою или к бегству (ведь поблизости могут прятаться другие змеи).

При непрекращающейся тревоге миндалевидная железа перестает вырабатывать едкое вещество, разъедающее спирали гиппокампов.

Это похоже на то, как если бы сирена тревоги, сработав, продолжала усиливаться, оглушая пожарных и лишая их способности действовать.

Человек, у которого не работает система успокоения, чувствует, что постоянно подвергается агрессии. Его неокортекс отключен, он лишен способности рассуждать здраво и внять уговорам людей, пытающихся его успокоить. Если это состояние включения миндалевидной железы затягивается, человек впадает в постоянную ярость, за которой следует депрессивно-параноидальное состояние. Чем дольше это продолжается, тем труднее вернуть мозг к нормальному функционированию, что связано с угасанием неокортекса.

Единственное известное решение – прием антидепрессантов, но они всего лишь ослабляют сигнал тревоги. При прекращении их приема все начинается снова.

Долгодействующими способами успокоения миндалевидной железы являются спорт, смех, интимные отношения.

Человека посещает в среднем 40 тысяч мыслей в день.

90 % из них те же, что вчера.

90 % из них негативные.

Эти мысли постоянно терзают нас и подрывают наше здоровье.

Единственное время, когда организм может бороться с болезнями и восстанавливаться, – это сон, в особенности фаза так называемого парадоксального сна, когда психика, наконец, успокаивается и переносится в другую реальность.

Вот тогда умиротворенный организм может наконец погрузиться в сновидения и заняться самоисцелением.

Идею «запутанности» первым выдвинул в XVII веке английский физик Исаак Ньютон. Его осенило, что если что-то происходит на Луне, например падение крупного тела, то это событие немедленно отзывается на земной поверхности, как будто Земля и Луна связаны невидимой силой, не являющейся ни гравитацией, ни магнетизмом.

Исходя из этого, Исаак Ньютон указал на существование некоей взаимосвязи между двумя элементами (или двумя телами), которую не в силах объяснить физика.

Гораздо позднее, в 1935 г., концепция «запутанности» была использована физиками Альбертом Эйнштейном, Борисом Подольским и Натаном Розеном в статье, посвященной квантовой механике. Там объяснялось, что два предмета могут быть одновременно разделены и «запутаны»: при изменении одного тотчас изменяется другой. Это явление получило название «ЭПР-парадокса» (Эйнштейна, Подольского, Розена).