Монах и дочь палача. Паутина на пустом черепе - Амброз Бирс

– Допустим, что в этом чудном месте сыр и масло запросто растут на склонах гор, но скажи: ты что же, разыскал где-то здесь еще и молочный источник?

– Можете верить в эти сказки, если хотите, – ответил мальчик. – Но мне проще добежать до Черного озера и попросить еды у женщин, что живут там.

С этими словами он принялся разжигать огонь в очаге, а затем, набрав муки, стал месить тесто, намереваясь приготовить пирог.

– Итак, мы не одни в этой глуши, – заключил я. – Скажи мне тогда, где же находится это озеро, на берегах которого живут добрые люди?

– Черное озеро совсем недалеко отсюда, – ответил мальчик, тщетно пытаясь спасти слезящиеся глаза от едкого дыма. – Нужно обогнуть эту гряду, – он показал рукой, – и спуститься вниз. Там над озером есть утес, и на нем стоит сыроварня. Но это плохое место. Потому и озеро называют Черным. Воды озера так глубоки, что достают до царства сатаны, а по берегам в скалах много глубоких расщелин, трещин и провалов… Иногда, – мальчик понизил голос, – слышно даже, как в аду ревет пламя и как жутко стонут грешные души. Говорят, нигде в мире нет более зловещего места – там живут демоны ада и злые духи. Берегись их! Конечно, – продолжал он, – ты человек святой, но и ты можешь заболеть и пострадать, несмотря на свою святость. А молоко, масло и сыр тебе лучше брать на Зеленом озере, от Черного озера нужно идти еще дальше вниз. Нет нужды самому беспокоиться об этом: я скажу женщинам, чтобы они приносили все, что нужно. Они будут только рады услужить тебе. А если ты возьмешь на себя труд причащать их каждое воскресенье, тогда никакие козни дьявола тебе не страшны, – прибавил он, смеясь.

Наша трапеза доставила мне истинное наслаждение (ничего вкуснее я не ел!). Тем временем последние лучи солнца осветили наше убежище. Мальчик соорудил себе ложе, лег и мгновенно уснул. Но он храпел так громко, что я, несмотря на всю усталость, с трудом смог последовать его примеру.

Когда я проснулся, солнце уже поднялось над горами, и теперь вершины пламенели в его неистовых лучах. Внезапно я ощутил страшное одиночество и вскоре понял, что действительно остался один в этой глухомани, мой спутник покинул меня, – отдаленное эхо донесло до меня звуки его веселого голоса – то ли песни, которую он распевал по своему обыкновению, то ли просто радостных возгласов.

Итак, он ушел, даже не простившись… Едва ли потому, что ему было жаль тревожить мой сон, скорее, он спешил успеть добраться до Зеленого озера, пока не опустились сумерки. Но тут я обнаружил, что в очаге горит огонь, а рядом сложена изрядная вязанка хвороста. Мой разумный друг не забыл и о моем обеде – на столе стоял кувшин, рядом лежал кусок хлеба. Бросив взгляд на свое жесткое ложе, я обнаружил, что старая солома, покрывавшая его, исчезла. Вместо нее теперь лежало сухое, ароматное сено горных трав и сверху – шерстяное одеяло. Сердце мое наполнилось теплом и благодарностью к юному отроку.

Продолжительный сон освежил меня, и еще долгое время я бодрствовал, сидя возле своего обиталища, погруженный в молитвы и думы. Пришли сумерки, а с ними и вечер, наступила ночь. Под черным уже небом громоздились серые утесы и скалы, но в небе светили звезды и милостиво мигали мне. Здесь, в горах, они казались прекрасней и сияли ярче, чем в долине, и были так близки, что я воображал, что до них можно дотронуться – стоит только протянуть руку.

Той ночью я долго не ложился спать – под небом и звездами я погрузился в себя, в свои думы и чаянья. Дух мой парил, словно, коленопреклоненный, я замер у церковного алтаря и всем своим существом ощущал присутствие Бога. Много часов я провел в медитации и наконец почувствовал неземную благодать и умиротворение, сошедшие на меня, как снисходят они на невинное дитя, прижавшееся к материнской груди. Так и я вобрал его, приникнув к тебе, о, Природа, матерь всех нас!

Никогда и нигде до той поры не доводилось мне наблюдать утренней зари столь прекрасной. Горы, скалы, утесы порозовели и казались прозрачными. Воздух, наполненный звенящим серебряным светом, был так свеж и чист, что чудилось – каждый вдох дарует новую жизнь. Ночью выпала обильная роса, и теперь, при свете дня, ее крупные, прозрачные капли сияли, как драгоценные камни, рассеянные повсеместно: на листьях горных растений, на мертвых каменных склонах. Было тихо, и никто не мешал моей молитве.

Внезапно тишину разорвал звук голосов. Очнувшись от молитвы, я огляделся. И хотя я отчетливо слышал голоса, ясно различал слова песни, никого не видел. Казалось, не люди, а сами горы поют эту песню. Вспомнив вдруг зловещую славу этих мест, я осенил себя крестным знамением, прошептал молитву – заклятие силам зла и стал ждать развития событий.

Пение между тем продолжалось, и вскоре я смог определить, откуда доносились звуки, а затем и разглядеть три женские фигуры, поднимающиеся по крутому склону. Скоро и они заметили меня, и песня прервалась. По их поведению и тем восклицаниям, что донеслись до меня, я определил, что они – вполне земные создания, а потому спокойно стал дожидаться, когда они приблизятся.

Уставшие женщины устроились на траве рядом со мной и стали рассказывать, что пришли сюда с берегов Зеленого озера и рады, что теперь у них в горах вновь поселился святой отец и, что особенно приятно, такой молоденький и красивый… При этих словах, как я заметил, в темных глазах их зажглись веселые искорки, а на лицах засияли яркие улыбки.

Я же спросил их, не боятся ли они жить в этой дикой горной стране? В ответ они дружно рассмеялись, обнажив ровные белоснежные зубы. Против медведей у них в хижине есть охотничье ружье, объяснили они, а против демонов они знают заклятья и молитвы, потому не боятся. К тому же, они не столь одиноки, как это может показаться, – каждое воскресенье к ним из долины приходят их дружки – охотники, они охотятся на медведей, а потом, вечером, устраивают веселье. Узнал я также, что здесь в горах нередко можно встретить людей, особенно на альпийских лугах, где пастухи и их стада проводят все лето. Кстати, самое лучшее пастбище принадлежит монастырю и находится совсем рядом.

Милое щебетание девушек развеселило и согрело меня, и беспокойство, не отпускавшее-таки меня, ослабло. Прежде чем расстаться, я благословил их, а они, поцеловав мне руку, ушли, как и появились, смеясь, напевая и весело восклицая в восторге юности и здоровья. Глядя на них, я вдруг подумал, что здесь в горах люди живут куда как лучше и счастливее тех, глубоко внизу, в долинах. Они чище душой и помыслами своими, и это заметно. Мне подумалось, – это потому, что жизнь их проходит так близко к Небесам и к Богу.

Голоса девушек стихли вдали. Провизию, что они принесли, я отнес в хижину. Пора и мне приниматься за работу. Я нашел маленькую лопатку, оставленную предшественником, взял сумку и отправился на поиски корней. Растение это росло здесь в таком изобилии, что очень скоро моя спина – от постоянной работы согнувшись – сильно разболелась. Но я не прервался для отдыха, а продолжал свои труды, намереваясь собрать как можно больше кореньев, чтобы в монастыре смогли оценить мое усердие и покорность.