Здесь и сейчас - Кейт Уолкер

Впрочем, это неправда, у него имелась тысяча возможностей бесшумно выскользнуть из комнаты. Но Джио ждал, пока она проснется. Намеренно сидел в кресле у окна и не уходил.

И это тоже было непонятно.

— Ну, посмотри, cara, — протянул он, последствия его уже не волновали. — Ты ведь умираешь от любопытства. Так давай, вперед.

Терри вдруг утратила присутствие духа. Она уже не хотела знать, что Джио так тщательно скрывал от нее. Заглянув в темную глубину его глаз, девушка ощутила, как по венам разлился холод, медленно подступая к самому сердцу.

— Ну же, не останавливайся, belezza, — подгонял молодой человек. — Ты же сражалась за них с таким рвением. Что же теперь, струсила?

И это «струсила» побудило ее к действиям. Терри завязала пояс халата и взяла в руки снимки.

Но сначала практичная сторона ее разума подсказала ей защититься и завязать пояс, пусть даже это отнимет некоторое время. И только потом девушка отважилась взять снимки в руки.

На первом она увидела маленького мальчика лет двух. Очаровательного малыша. Иссиня-черные волосы и темно-карие глаза, правильные черты лица. На нем была огромная белая футболка с разноцветными флагами, из-под которой виднелись голубые шорты. Губы растянулись в широкой озорной улыбке. Мальчик прижимал к себе черно-белое одеяльце.

Его лицо как две капли воды походило на лицо Джио.

— Паоло. Его зовут Паоло.

— И он твой сын.

Джио ничего не ответил, только его темноволосая голова слегка наклонилась вперед.

Терри перевернула страничку, и сердце у нее остановилось: она увидела улыбающееся лицо…

— Мать Паоло? — Голос у нее звучал хрипло и неровно, как будто она простудила горло.

— Да… и моя жена.

«Ты должна быть благодарна ему за откровенность», — скомандовала себе Терри. Ей хотелось кричать, ругаться, может быть, даже наброситься на Джио и колотить, колотить сжатыми кулаками по его широкой груди.

Но оказалось, что пошевелиться она просто не может. Терри словно оцепенела, вцепившись одеревеневшими пальцами в фотографию, и смотрела невидящим взглядом на женщину — жену Джио.

Больше всего ее поразило, что женщина совсем не красавица. Миниатюрная, смуглая, а улыбка точь-в-точь как у сына — широкая, открытая. И фигура явно далека от канонов: большая грудь и округлые бедра только подчеркивали недостаток роста.

— Как… как ее зовут?

Ну зачем спрашивать об этом? Зачем знать такие подробности, чтобы весь этот ужас стал еще реальнее, еще ярче? Успокоится ли ноющая боль в сердце из-за того, что она узнает? Или, наоборот, станет сильнее? Или хуже уже быть не может?

— Ее зовут Лючия.

Почему фраза построилась именно так? Отчего не сказать всей правды, не открыться до конца? Отчего не быть точным в выборе грамматического времени: «Ее звали Лючия»? Ведь так и есть на самом деле.

Но он боялся говорить о жене в прошедшем времени, боялся произнести эти слова и услышать их в этом номере, в этой ситуации.

Строго говоря, он не изменил жене, но почему-то в глубине души Джио ощущал себя неверным мужем.

— Лючия Паолина Карделла.

— Спасибо.

Лед в ее голосе причинял ему боль, горячий взгляд прекрасных глаз таил в себе горький упрек и лишал самообладания, но ведь она знала с самого начала, что у них будет только одна ночь. Разве нет? Ей хотелось развеяться, развлечься. Не могла же она ожидать чего-то большего в этой ситуации.

— Я очень рада, что ты, в конце концов, решил рассказать мне.

Рука, державшая фотографию, судорожно сжалась.

Наклонившись над кроватью, Джио взял ее за запястье и попытался разжать онемевшие пальцы. Девушка бросила на него еще один яростный взгляд.

— Ты помнешь снимок…

— Помну!

На какую-то долю секунды ею овладело желание разорвать фотографию на мелкие кусочки, но, подумав, она решила так не делать. Ведь эта Лючия не виновата, что в мужья ей достался неверный негодяй, что вышла замуж за человека, который не может пропустить ни одной юбки.

— На, возьми…

Сверкнув глазами, Терри бросила снимок Джио. Он пролетел немного и медленно спланировал на кровать. То, как молодой человек поднял его, озабоченно проверил, не осталось ли заломов или складок, только добавило боли в ее и без того истерзанное сердце.

— Тебе не кажется, что твоя забота о фотографии несколько нелепа при подобных обстоятельствах? — горько спросила Терри, проглотив застрявший в горле едкий комок. — Вчера ночью надо было беспокоиться, если уж тебе так захотелось играть роль верного мужа. Или, на крайний случай, мог бы спеть старую, как мир, песенку: «Моя жена меня не понимает, она чужой мне человек».

— Но это не было бы правдой. Лючия всегда отлично меня понимала.

— Бедняжка… — Слова сыпались с ее языка, прежде чем она успевала остановить их. — Жаль мне ее, быть женой такого, как ты, — это же пытка, а не жизнь.

Губы у Джио скривились, лицо стало пугающе каменным, взгляд темных глаз — стальным. Терри поняла, что больше не в силах сдерживаться, слезы предательски заблестели в ее глазах. Но она упрямо сжала зубы, не позволив им пролиться.

— Или у нее тоже есть… возможность ходить на сторону? Так все обстоит, да? У вас, что называется, открытый брак? Свободные отношения?

— Нет! — Непроницаемость на мгновенье исчезла, Джио, казалось, ужаснулся такому предположению. — Лючия никогда не сделала бы подобного. Она порядочна…

Терри резко вскинула голову.

— Я тоже!

Он посмел взглянуть на нее с сомнением? Или как-то иначе?

— Я порядочная женщина и не сплю с женатыми мужчинами, синьор Карделла! По крайней мере, когда знаю, что они женаты! Но тебе даже не хватило духу признаться мне в этом! Лжец!

— Нет…

— Нет, — повторила девушка, в голосе звучала боль. — Нет, конечно, ты меня не обманывал, ты просто не ответил на мой вопрос. Вместо этого наплел мне про беременную невестку и про то, как она живет на Сицилии. С твоим братом. И надо полагать — с твоей женой?!

— Нет.

— Опять нет… Тогда где же?.. — Терри поспешно оборвала себя на полуслове. — Ладно, не говори! Не хочу этого знать! Я вообще ничего не хочу знать о ней… или о тебе… или о вашем сыне.

— Тереза… — начал Джио.

Его приятный акцент, от которого у нее замирало сердце еще несколько часов назад, теперь показался ей невыносимым.

— Молчи! — отрезала она. — Повторяю: я ничего не хочу слышать! И ничего не хочу знать! Избавь меня от подробностей!

Ее вдруг поразила такая боль, что девушка не могла стоять на одном месте под прицелом внимательных черных глаз. Она принялась мерить комнату быстрыми, нервными шагами от кровати до противоположной стены. Но и это не помогло избавиться от муки, разрывающей сердце, от жгучего горького чувства, что ее просто использовали.