Заклинатель дождя - Михаил Строганов

Из возвышавшихся башен без куполов, покрытых оцинкованной жестью, нелепо торчали антенны, над которыми с карканьем кружились стаи ворон.

– Раскудахтались, суки! Жахнуть бы по ним картечью, чтобы только перья вдрызг, да говна по небу! – обогнавший Елизавету Андреевну мужик в телогрейке хамски подмигнул и пальцем приподнял козырек поношенной драповой кепки.

Наверно, мясник. Или боец со скотобойни… Елизавета Андреевна изо всех сил попыталась вернуть ускользающее видение далекого сказочного августа. Еще немного, хотя бы мгновение… Еще не время просыпаться!

По вечерам они ходили в кинотеатр «Победа», где под открытым небом крутились засмотренные до дыр ленты о Фантомасе и приключениях жандарма. Они беспрестанно целовались и весело вспоминали, как в школьные годы прорезали в резиновых шапочках для бассейна глаза, пугая друг друга вездесущим и неуловимым злодеем. А знаменитая надпись, которой были исписаны все парты, все стены в туалетах: «Мне нужен труп – я выбрал вас. До скорой встречи. Фантомас…»

Потом – бесконечно нежный анапский вечер. Запасшись в ближайшем винном погребке «Черными глазами» или «Букетом Анапы», взявшись за руки, они бежали на городской пляж купаться в свете луны и танцующих на волнах звезд. В раскинувшейся над ними вселенной, в ласковых волнах ночного моря, позабыв обо всем на свете, они любили друг друга…

Тяжелые металлические двери лязгнули за ее спиной, и, зайдя в плохо освещенный узкий коридор проходной, Елизавета Андреевна направилась к турникету. Поравнявшись с выдающей пропуска вахтершей, вздрогнула, поняв, что забыла свой номер.

– Кого ждем? – недовольно пробурчала вахтерша. – Давай, девка, шевелись, не копи очередь!

Елизавета Андреевна отошла в сторону. «Боже мой, что же я делаю? Ведь помню, помню этот свой проклятый номер!» В узкое горло проходной медленно вливалась серая толпа. Елизавета Андреевна покорно встала в конец очереди, последние мгновения продолжая наслаждаться ускользающими воспоминаниями.

Почти перед самым отъездом за билет до Сургута они купили у загулявшего «на югах» нефтяника видавший виды магнитофон «Ритм» вместе с одной единственной кассетой, зато с самыми популярными советскими песнями. Теперь, встречая на море рассвет и провожая закат, Никита включал для нее «Дорогу к морю», которую именовал гимном своей любви. И над багряными красками рассыпающихся у берега волн разносилось:

Мне для счастья надо

Быть с тобою рядом,

Чтобы видеть мог я

Блеск твоих зеленых глаз…

– Что, дорогуша, вспомнила номер? – вахтерша с подозрением посмотрела на ее легкую улыбку и беззаботное лицо. – Пьяная, что ли? Али как?

– Сейчас, сейчас… Мой номер «12-13», – опомнилась Елизавета. – Большое спасибо!

Получив пропуск, поспешила в административный корпус, отгоняя далекие, почти нереальные воспоминания. Шла по узеньким, вымощенным еще монастырской братией дорожкам. «На камень, на камушек, по камню, за камушек». Словно в детском саду повторяла считалочку, стараясь попадать каблучками на серые булыжники. Но в голове неотступно звучали слова из магнитофона, спрятанного в песках пляжа для так и не случившегося второго романтического путешествия…

Иван не любил уроки истории. Сам-то предмет интересен своей парадоксальностью с нарочито выпяченным принципом: за что боролись, на то и напоролись. Но школьные уроки просто невыносимы своей прямолинейностью и ограниченностью суждений. Он вспоминал отца, который на его вопрос о том, что такое история, как-то сказал: «История – театр, в котором идеология – декорации, события – программки, а люди – отрывные билеты». Прошло много лет, но, размышляя о временах и народах, Иван так и не нашел для себя лучшего определения…

Самым ненавистным учителем в школе, несомненно, являлась историчка – Эльза Петровна Мельникова, которую за глаза ученики звали «Гестапо». Она была существом неопределенного возраста, резкая в движениях, с истерикой в голосе. Френч, бесцветные глаза, глубоко посаженные на непропорционально вытянутом лице. Школьное прозвище может сказать о человеке больше, чем любая беспристрастная характеристика…

В этот апрельский день Иван пожалел, что явился на урок. Проходили «борьбу с церковью» в годы гражданской войны. «Гестапо» ненавидит все, связанное с религией, и даже его фамилию (Хр-рамов) произносит с нескрываемым отвращением. Значит, над ним снова «сильнее грянет буря». Представив себя в образе школьного буревестника, Иван саркастически улыбнулся: «Надо окончить чертов десятый класс. Буду молчать, как партизан. И точка».

– Хр-рамов, почему лыбитесь? Из престижной областной гимназии прибыли? Все на свете знаете? – Эльза Петровна подошла к парте и наклонилась к самому лицу. – Поверьте моему богатому педагогическому опыту, мы сумеем по достоинству оценить вашу эрудицию!

Как на допросе! Иван почувствовал, что задыхается от рвущегося в его легкие нестерпимого запаха женского пота и тяжелого сигаретного перегара. По телу пробежали мурашки, но растаяли, скатясь с кончиков пальцев, скользнули в закрытое от глаз исторички свободное пространство под партой.

– Итак, Хр-рамов, поделитесь с классом своими соображениями, почему новая власть предприняла попытку полного искоренения религии?

– Думаю, что вместо прежней хотела утвердить свою, новую, – рассудительно ответил. – Очевидно, что вера во многом определяет настроение и поступки человека, его отношение к происходящим событиям. Добрая вера ведет к созиданию и уважению чужих жизней, вера злая – к разрушению и насилию над другими людьми.

Эльза Петровна обвела взглядом учеников:

– Еще мысли? Или все так считают?

В классе повисла тишина, над которой одиноко возвышалась поднятая рука Лены Затеевой.

Эльза Петровна снисходительно кивнула отличнице.

– Я думаю, что новая власть стремилась уничтожить фундамент царизма, предать забвению идею «святой Руси» как исторического предрассудка черни и орудия управления эксплуататорских классов. Религия нужна лишь слабым индивидам, тогда как новая власть утверждала идеалы сильных и свободных от всяческих пут людей.

Оттараторив без запинки, Лена механически села на свое место.

Эльза Петровна небрежно кивнула:

– Хорошо, но не будем забывать, что одним из главных и позитивных моментов безбожия являлось стремление заменить ложное, мифологическое понимание мира правильным, научным. Потому что своими призраками религия подрывает волю к жизни, тормозит наступление прогресса. И совсем не случайно Маркс называл ее опиумом для народа.

– Робот роботом, – шепнул Иван Андрею Трунову, соседу по парте, которого за добродушный характер и массивную фигуру одноклассники прозвали «Мамонтом». – Тебе не кажется, что Ленка всего-навсего заводная кукла, а Эльза ее кукловод?

– Так! А что у нас опять бормочет Хр-рамов? – Мельникова снова подошла к его парте, нервно покручивая указкой в руках. – Неужели мысли из мозгов выпирают? Так встань и удиви нас!