Золушка в бикини - Наталья Александрова

— А поллитру так тоже вытащить можешь?

И тут, в один прекрасный весенний день, он встретил на улицеее, Беату. Она шла по середине тротуара и ела мороженое, вафельный стаканчик затринадцать копеек. Леня встал перед ней и таким же, как сегодня, срывающимся отволнения голосом попросил:

— Дай откусить!

Беата остановилась и посмотрела на него смеющимисябирюзовыми глазами:

— А больше ты ничего не хочешь?

— Хочу, — честно признался Леня.

Они до глубокой ночи гуляли по городу, добрели пешком дозапущенного Шуваловского парка, в сумерках целовались на каменной скамье подсумасшедшие трели соловьев…

Конечно, ни в какой Заволжск Леня не уехал. Он дни и ночипроводил со своей новой подругой. Это была, наверное, самая прекрасная весна вего жизни. Он всерьез задумался о женитьбе. Ему нравилось в ней все — отбирюзовых глаз и золотых волос до редкого имени. Беата говорила ему, чтообязана этим именем своей бабушке — полячке.

С бабушкой Леня не успел познакомиться, она умерланесколькими годами раньше, а вот отчим девушки как-то застал его у себя дома идолго, внимательно расспрашивал — о том, какое у Лени образование, кто егородители, какие планы на будущее…

Видимо, будущему виртуозу легкой наживы не удалосьпроизвести на отчима благоприятное впечатление. Леню не признали достойнымпретендентом на руку девушки.

Беату силой, чуть ли не под конвоем увезли к другой еебабушке, в Саратов. У этой бабушки не было польских корней, зато у нее былисуровый нрав и твердая рука. Она сумела внушить легкомысленной внучкеправильные, по бабушкиному представлению, взгляды на жизнь. Больше Леня никогдане встречался со своей золотоволосой возлюбленной.

Никогда, вплоть до этого дня.

— Беата! — повторил Леня. Сам звук этого имени,казалось, делает его на шестнадцать лет моложе.

— Не будем ворошить прошлое! — проговорилаженщина, решительно тряхнув волосами. — И у тебя, и у меня своя, новаяжизнь, и с этим ничего не поделаешь. Мы встретились по делу… Давай и займемсяэтим делом.

Леня с трудом отбросил охватившие его воспоминания. Он немог не признать правоту Беаты. Ведь он сам всегда повторял, что ни в коемслучае нельзя смешивать работу и чувства…

Усевшись рядом с ней на мягкое сиденье «Мерседеса» Ленянесколько секунд помолчал, приводя свои мысли и чувства в порядок, и наконецрешительно проговорил:

— Ну что ж, рассказывай, что за беда привела тебя комне.

— Ты не знал моего отца… — начала Беата.

— Отчего же, — прервал ее Леня, помрачнев. —Тогда, шестнадцать лет назад, он очень доступно объяснил мне, что мы с тобой —не пара, что тебе нужен совсем другой человек, старше, разумнее, а самоеглавное — обеспеченнее… Как он выразился, твердо стоящий на ногах…

— Это был не мой отец, — поморщилась Беата. —Это был Григорий Михайлович, второй мамин муж. Я не виню его, он безусловнохотел мне добра…

Леня перехватил взгляд Беаты, брошенный на его скромную«Тойоту», и пожалел, что не прислушался к совету приятеля и не взял у него наодин вечер «Феррари».

— А мой родной отец, Николай Васильевич Ивановский, былкрупным коллекционером…

— Ивановский? — удивленно переспросил Леня. —Так ты — его дочь?

— Да, — кивнула Беата, — А что, ты знал его?

— Знаком не был, но слышать о нем, безусловно,приходилось. Нумизмат, филателист, коллекционер живописи… Кто же о нем неслышал! Кажется, он умер года четыре назад?

— Совершенно верно, — Беата помрачнела. —Четыре года… Его смерть на совести одного человека… Собственно, об этом я ихотела с тобой поговорить.

— Что тебе про меня сказали? — Леня недовольнопоморщился. — Я не наемный киллер! Я никогда не имею дела с насилием…

При всем моем уважении ты обратилась не по адресу!

— Я знаю, — Беата кивнула. — Я навела о тебесправки и знаю о твоей основной специальности. Не волнуйся, это именно то, чтонадо.

И она коротко рассказала Лене историю смерти своего отца.

В обширной и очень ценной коллекции Ивановского была однабезусловная жемчужина, одно бесценное сокровище, которое коллекционер ценилбольше всего остального, — античная камея, некогда принадлежавшаязнаменитому Лоренцо Медичи, Лоренцо Великолепному, как называли егосовременники. Камея, представлявшая собой вырезанный на ониксе женский портрет,так и называлась с тех пор камеей Медичи. Судьба ее была бурной и кровавой, ксамому Ивановскому она попала как наследство прадеда, миллионера и мецената,владевшего в девятнадцатом веке огромными сокровищами и сумевшего кое-чтосохранить, несмотря на все обыски и реквизиции.

Когда Николай Васильевич стал признанным и уважаемымколлекционером, он смог вынести на свет божий и камею Медичи. Написал статью оее истории для серьезного научного журнала, предоставил для одной оченьпрестижной выставки… Об этой камее заговорили, на нее мечтали взглянутькрупнейшие ученые и собиратели. Подлинность камеи, ее уникальность инеобычайная ценность не подвергались сомнению.

Специалисты ставили ее в один ряд с камеей Гонзаго,считающейся самым ценным экспонатом Эрмитажа.

Ивановский немногих допускал в свой дом. Только проверенные,уважаемые люди могли взглянуть на его сокровище. Но однажды его попросил овизите профессор Вайсмюллер, один из старейших сотрудников Эрмитажа. Ивановскийне раздумывая согласился, не зная, к чему приведет этот шаг.

Старик профессор пришел в гости не один.

Его сопровождал крупный широкоплечий мужчина с густымирыжеватыми бровями.

Он нисколько не был похож на коллекционера илиискусствоведа.

— Иван, мой племянник, — ответил профессорВайсмюллер на невысказанный вопрос Ивановского. — Я, батенька, стал стар ибеспомощен и один теперь почти никуда не выбираюсь…

Ивановский ничего на это не сказал, но ему очень непонравились длинные волосатые руки «племянника», а особенно не понравилсяжадный внимательный взгляд, который Иван не отводил от бесценной камеи.

После посещения Вайсмюллера прошло несколько недель, и уИвановского был небольшой прием. На этом приеме присутствовали егоколлеги-коллекционеры и несколько специалистов по античной пластике. Средипрочих был приезжий профессор из Германии, которого представил хозяину дома тотже Вайсмюллер. Вечер прошел великолепно, но когда Николай Васильевич проводилгостей и вернулся в свой кабинет, он с ужасом увидел, что камея Медичи замененаподделкой.

— От перенесенного стресса с отцом случилсяинсульт, — закончила рассказ Беата. Он какое-то время еще прожил, но ужене встал на ноги. Профессор Вайсмюллер приходил к нему каяться и проситьпрощения, он рассказал, что тот, кого он назвал своим племянником, на самомделе — очень опасный человек, Иван Костоломов. Костоломов угрожал убитьединственную внучку профессора, если тот не поможет ему проникнуть в домИвановского и взглянуть на знаменитую камею. В первый раз Вайсмюллер решил, чтоневелика беда, — если Иван только посмотрит на сокровище, но тот, увидевкамею, стал сам не свой и потребовал, чтобы профессор на этот раз ввел в домИвановского под видом немецкого ученого вора и мошенника, который и подменилкамею.