Маленькая ложь Бога - Сирил Массаротто

— Погоди, сейчас…

Он чуть одергивает свою тогу, чтобы взглянуть на запястье, и самым естественным образом говорит:

— …двадцать ноль-ноль!

— Я брежу, или ты только что посмотрел на часы?

— Ну да, а что?

— Так я тоже хочу! Часы, в смысле. А то мне приходится таскаться на реку всякий раз, когда…

— Нет, ну до чего же ты все-таки наивен! Слушай, я — Бог, я всегда знаю, который час в любом уголке земли! А с часами я тебя просто разыграл!

— Ладно-ладно, не надо говорить со мной так, будто я полный дебил! Я просто нервничаю, оттого что мне тут нечего делать, и немного завелся, вот и все…

— Так и запишем. Как бы то ни было, часы могут спешить или отставать, но время всегда остается верным.

— Ага, спасибо. В общем, скорее бы завтра. Погоди, а где тут, кстати, спят? И потом, мытье, удобства всякие и все такое… Есть еще какое-то место, куда надо перемещаться на ночь? Как все это действует?

— Ах, да. Ну, вот это тебе точно не понравится… И это без шуток.

— Что?

— Здесь вообще не спят.

— Никогда?

— Никогда. И никакого другого места тут нет. Ты не моешься, не ешь, не справляешь никаких других биологических нужд, потому что ты — мертвый.

— Вообще ничего?

— Ничего.

— В некотором смысле это логично… Но не спать… Думаю, я буду странно себя чувствовать.

— Да, обычно именно это вас здесь и волнует больше всего. Это и то, что у вас тут нет своего дома. Некоторые очень тяжело это переживают.

— Ничего себе! Теперь мне еще понятнее, почему тут у всех такие постные физиономии! Лично я сразу хочу тебя предупредить: если у меня не будет отдельного уголка, я впаду в депрессию! У меня просто пробки перегорят!

— Вот за что я тебя всегда любил, так это за твою крайнюю сдержанность…

— Знаю, знаю, это одно из моих несомненных достоинств…

— Ну что, тогда до завтра?

— Подожди, останься еще ненадолго!

— Нет, ну ты что, не понимаешь, что ведешь себя, как ребенок, когда просишь каждый раз остаться с тобой подольше?

— Ничего подобного, я просто чтобы поговорить…

— А как другие, по-твоему? Они ведь тут одни, им разговаривать не с кем, и ничего, прекрасно обходятся!

— Да, но другие не дружили тридцать лет с главным здешним начальником!

— Послушай, увидимся завтра, обещаю. И сразу предупреждаю, не пытайся позвать меня обратно через десять минут, я не приду! Знаешь, тебе надо все же поучиться одиночеству!

— О’кей…

— До завтра!

— До завтра…

Тоже мне, шутник: мне учиться одиночеству! Да я всю свою жизнь только и делал, что учился одиночеству! В тринадцать лет я научился жить один, без матери, потом в восемнадцать — один, без отца; у меня не было выбора, я учился этому одиночеству, получая удары в живот и в сердце. И позже, когда я думал, что никогда больше не останусь один, мне снова пришлось учиться — худшему из одиночеств, пустоте, образовавшейся после смерти Алисы. Я остался даже не просто один, меня стало в два раза меньше: несколько лет нас было двое, мы были единым целым, а когда она умерла, от меня осталась только половина.

Скажите на милость, мне ли не знать, что такое одиночество: мне, который остался без половины своего существа! Нечему мне тут учиться.

Ну, ладно, я знаю, что он сказал все это не со зла; и потом у меня явно нет выбора. Остается только попытаться найти себе занятие, чтобы дождаться завтрашнего дня…

Боже правый, что за скука! Что за смертельная скука! Ночь была нескончаемой по причине одной маленькой, но немаловажной детали: здесь никогда не темнеет! Я все еще настроен на земной ритм, я хочу спать — вернее, я хочу хотеть спать, — но я не испытал в этом ни малейшей нужды. Это трудно вынести.

Я пошел на реку, чтобы немного попутешествовать, заглянуть к антиподам, туда, где в это время день; полетал над некоторыми ранее не знакомыми мне странами и регионами, но в конечном счете это все равно, что сидеть перед экраном телевизора: сначала вроде интересно, но быстро надоедает. Понимаю, что это все оттого, что я принадлежу к ничтожному меньшинству людей, которым (за всю историю человечества) посчастливилось видеть снимки Земли, сделанные из космоса, — ну да, конечно, я немного пресыщен этим… С другой стороны, могу представить себе физиономии древних, тех, кто считал, что Земля плоская! Для них это должно было быть просто невероятным откровением! Интересно было бы поглядеть, как вытянулась физиономия у папы, осудившего Галилея!

Эти миллиарды людей, живших до нас, наверно, сотни часов в полном изумлении открывали для себя мир, страны, континенты, иные цивилизации; а мы — мы все это уже видели. Хуже того, это уже потеряло для нас всякий интерес.

Река — это как бы такой кран, из которого льются разнообразные картины мира, тут можно увидеть абсолютно все, но через какое-то время этот сплошной поток начинает надоедать, ты просто устаешь: в сущности, здесь телевидение существовало всегда.

Зато я сделал одно интересное открытие: я все жаловался, что на берегу реки мало места, но на самом деле достаточно только подумать, что ты не хочешь видеть рядом с собой людей — одного или нескольких, и — пожалуйста, выбирай любое местечко. К счастью, я не успел пожаловаться Богу, а то он опять поднял бы меня на смех — и на этот раз был бы прав. Когда я вспомнил, что могу сделать так, чтобы остальные исчезли, я подарил себе несколько мгновений полного одиночества, пожелав никого больше не видеть.

Сад предстал передо мной таким, каким я увидел его в первые мгновения: пустым, безмолвным, неподвижным.

Потрясающим.

Я немного прошелся, сел в траву. Подумал о своих, там, внизу, поразмышлял над тем, что со мной произошло, об этом невероятном, невообразимом опыте, который суждено пережить однажды всем ныне живущим там, на земле.

Я задумался.

Через несколько часов мне надоело думать, захотелось чего-то другого. Я поднялся и огляделся.

И тут я увидел сад таким, каким он и был: пустым, безмолвным, неподвижным.

Ужасающим.

Вот она, смерть. Леденящее душу одиночество. На какой-то миг я впал в страшную тоску, но тут вспомнил, что в любой момент могу принять решение и покинуть это место. От этой мысли стало легче: а то так и до сумасшествия недалеко. Я тут же сделал так, чтобы остальные стали видимыми, и страшно обрадовался, увидев их снова, даже тех, кто мешал мне на берегу Реки… Ну все, надоело.

— Бог, а Бог! Ну, ты идешь, а? Уже давно завтра!