Ксерокопия Египта - Денис Лукьянов

Это были звезды.

Этим пустынная ночь и была знаменита — с неба словно сдирали одежду, обнажая веснушчатый космос, который не стыдился своей наготы и позволял всем глядеть на разлитые отбеливателем галактики, созвездия и, иногда, планеты.

Жуки, завершавшие последние хлопоты и зарывавшиеся в песок, наблюдали ночное небо на протяжении всей жизни — но для них все это было лишь очередным звоночком к тому, что пора бы уже заканчивать дела.

Архимедон же не видел этого… скажем, очень-очень-давно.

Лунный свет обволакивал гробницу, подчеркивая ее татуированные иероглифами камни, и пробивался внутрь через отверстия. Иногда — через зазоры между камнями, которые проделало время, а иногда — через оставленные архитекторами миниатюрные дырочки-окошки.

Архимедон пытался посмотреть на ночное небо через одно из этих окошек, пока песок сочился сквозь потертые бинты. Сердце билось с невероятной скоростью — это чувствовалось слишком хорошо. Тем более, что это сердце кроме бинтов, песка и нескольких костей не держало больше ничего.

С остальными органами дела обстояли также.

Архимедон зашагал, оставляя на песке след из такого же песка, словно рисуя невидимый узор бежевым по бежевому.

Его шаги были относительно бесшумны. Но для древних залов, татуированные камни которых покрылись морщинами, даже малейший шорох был, по сути, взрывом. Они так давно не слышали звуков, стали пристанищем даже не мертвой тишины, а скорее отсутствия звука, словно его и вовсе вычеркнули из состава вселенной, указанного на невидимой бирке.

Гробница встречала эти шумно-бесшумные шаги, постепенно оживая.

Конечно, не в буквальном смысле.

Архимедон, минув запутанные коридоры, оказался в обширном зале — с одной его стены свисали огромные, вытесанные из камня головы змей. Из ртов рептилий текли тонкие, почти бесшумные струйки воды, собираясь в пруды внутри специальных резервуаров. Ну, скорее просто ограждений, каменных бордюрчиков — словно бы кто-то сделал клумбу для водных лилий.

С какой-то стороны, это так и было.

У той стены, к которой были прикреплены змеиные головы, раскинулись растения, научившиеся сохранять влагу как можно дольше, растягивать удовольствие. Конечно, раньше этот оазис посреди пустыни был намного пышнее — но, главное, он перенес все эти тысячелетия.

Архимедон прошелся по зале, уставившись на боковые стены, словно пытаясь уловить там свое отражение. Он провел по стенке рукой, счистив засохший песок — из-под камня и слоя песчинок все еще проглядывали маленькие, как в недоделанной мозаике, фрагменты зеркал.

Если говорить прямо — то это и были зеркала, за столько тысяч лет практически полностью окаменевшие. И лишь маленькие фрагменты напоминали об их былом назначении.

Архимедон взглянул в один из таких осколков, уловив фрагмент, тень своего отражения — а потом поднял глаза на потолок.

Он тоже был выложен зеркалами.

А воздухе чувствовалось какое-то невероятное скопление молодости, словно бы сконцентрированной здесь.

* * *

Он пронесся по владениям, которые некогда принадлежали Шолотлю — мрачным, подземным, пахнущим гноем и разложением, со стоящим в воздухе ароматом смерти.

Он скользил огромной, змеевидной тенью, хотя и тенью это назвать нельзя — он просто скользил, не имея какого-то конкретного облика, здесь оболочка не играла никакого значения.

Извиваясь, он нырнул в пучину и вынырнул из реки Стикс, почти высохшей, пронесся меж валявшихся там костей, а потом метнулся вверх, и, ускоряясь и искрясь, как падающий в атмосферу челнок, взмыл на Олимп.

Но все визуальные эффекты здесь условны.

Он скользил по склонам древней горы, усыпанной надгробьями, пролетал меж могильных камней, поднимаясь все выше и выше. На макушке Олимпа он обогнул самое большое надгробье и разорвал небо, которое затрещало бумажными швами.

И вот, несясь в окружении условных цветных осколков и обрывков неба, он влетел в пасть огромного чудовища, пронесся по бывшему царству Осириса, минуя могилы, могилы… Потом поднялся туда, где должно быть солнце, туда, куда когда-то взлетал на колеснице Ра, и обогнул еще несколько надгробий.

А потом, отрыв своему взору все мертвые царства, которые заиграли в его глазах тысячами отражений, миллионами картинок в мушиных глазах-сетках, он сосредоточился на одном, огромном могильном камне…

Которое было приготовлено заранее.

* * *

Психовский сидел в прихожей отельчика, от нечего делать топая ногой в так играющей в голове мелодии.

На улице стемнело, и внутри включили ночную иллюминацию — лампы принялись хлестать комнату светом. Здесь плафоны были разноцветными: зелеными, оранжевыми, желтыми и красными. Психовский сортировал этот тетрис из ламп так же упорно, как Золушка сортировала крупу — только вот профессор делал это просто от скуки.

Очередной жертвой должны были стать зеленые плафоны, которых, навскидку, было меньше всего.

Итак, раз, два, три и четыре вон в том углу, пять — около ресепшна, шесть, семь…

Восьмой фонарь внезапно загородила шатающаяся фигура Рахата, скользившая вниз по лестнице на своих невидимых роликах.

— Я-то думал, что уж и не дождусь вас, — Психовский демонстративно застегнул толстовку до упора. — Ну, что, нашей ночной прогулке быть?

— Вообще-то, это скорее тур, чем прогулка, — ответил Рахат, перебирающий кипу бумажек. С лестницы он не свалился только чудом. — А вообще, я просто готовил важные документы.

— Ну, благо, вы хотя бы пришли. А то я уж решил, что ночные экскурсии все-таки не такая реальная вещь.

Турагент спустился, присел рядом с Греционом и, наконец-то собрав бумаги в более-менее аккуратную кучу, надел феску.

Теперь Рахат был похож на заклинателя змей, только вот вместо рептилий были усы, которые дергались и извивались так же хаотично. Змейки в шевелюре Горгоны и то были поспокойнее.

— Теперь я просто хочу, чтобы вы посмотрели несколько бумаг, — турагент провел рукой над листочками. — Это чрезвычайно важно! Ночные туры только-только начинают набирать популярность, и…

Психовский порылся по карманам, выудил ручку и машинально расписался, даже не глядя на документы.

— Ну, теперь-то мы можем начинать? — фитиль терпения Психовского догорал, а воск предвкушения с шипением капал вниз.

— М, — пришел в себя Рахат, — конечно! Вы все с собой взяли?

Турагент неуклюже запихнул документы в небольшую сумку через плечо, после чего сбегал к ресепшну и вернулся уже без сумки.

— Тогда, пойдемте, все готово.

Будь Грецион не столь разгоряченным в душе из-за предстоящей прогулки, он бы обязательно обратил внимание на последние слова Рахата — ну, по крайней мере, на формулировку предложения.