Ученик ученика - Владимир Корн

Фред появился в городке четыре года назад, продемонстрировал коменданту крепости рекомендательные письма, да так и остался на постоянное место жительства. О своем прошлом мой новый знакомый никогда не рассказывал. Зарабатывал он на жизнь тем, что брал фрахты за перевозку грузов. Причем по известным только ему причинам мог отказаться от очень выгодного дела и не менее легко взяться за другое, чуть ли не копеечное. В общем, человек-загадка.

Но был у него и еще один приработок, о котором мы и говорили в таверне.

В нескольких днях хода от Дертогена, в открытом море, проходит торговый морской путь, ведущий в крупнейший порт Империи, Гроугент. Это только кажется, что по морям существует множество дорог, ведущих к намеченной цели. На морях и океанах тоже есть свои, строго ограниченные пути, разве что не огороженные бордюром и не отмеченные столбиками с километражем. Цель любого плавания – добраться до порта назначения с наименьшими затратами времени и ресурсов.

Так вот, в том месте, куда мы сейчас направлялись, судоходство было довольно оживленным, а в непосредственной близости находилось множество банок с острыми подводными скалами. И практически после каждого шторма эти особенности морского ландшафта собирали свои жертвы. Такое случалось здесь регулярно, и, как правило, непогода налетала внезапно, в этом я и сам успел уже убедиться.

Для Фреда стало уже чем-то вроде игры в лотерею появляться на этих банках после каждого шторма. Зачастую ему улыбалась удача в виде разбитых и полузатопленных кораблей. Иногда он зарабатывал на спасении таких судов. Случалось, что покидал заповедные места впустую. Бизнес, вероятно, не очень солидный, я даже не догадываюсь, чем он его привлекал, но он почему-то предложил мне составить ему компанию.

Когда я решил узнать о причинах интереса к моей персоне, сообщив ему, что лазить по вантам его «Мелиссы» меня только крайняя нужда заставит, он только рассмеялся и заявил, что у меня очень забавный акцент. А еще, как он сказал, ему нравится, что я постоянно задаю вопросы. Трудно понять, когда он говорит серьезно, а когда шутит. Как человек он мне нравился, еще бы ему на Аниату чуть иначе поглядывать… Вот так и вышло, что отправился я вместе с ним на «Мелиссе» в это путешествие. Фред уверял, что выплатит мне мою долю сполна, если я буду ему помогать. Не в моем положении проявлять особую гордыню, тем более что не душегубством ведь мы собирались заниматься.

Я отстоял часть вахты за штурвалом, удерживая корабль на курсе. Дело в общем-то привычное, с единственной разницей, что нужно еще и за парусами присматривать, чтобы не потерять ветер. На обед был приглашен в капитанскую каюту Фреда, занимавшую большую часть кормовой надстройки.

Убранство каюты впечатлило даже меня, что уж говорить о его гостьях, которым он наверняка не раз хвастался подобным великолепием. Резная мебель, кровать с балдахином, мягкий ковер на полу, серебряный сервиз в шкафчике со стеклянными дверцами, где каждый предмет был закреплен в специальной нише для защиты от шторма и сильной качки. У Фреда даже зеркало имелось. Почему даже? Да потому что за время своего пребывания здесь я видел этот замечательный предмет лишь во второй раз. А первый был на городском рынке. Далеко не бедный торговец использовал его как приманку для покупателей. Возле небольшого зеркала, висевшего на стене его лавки, постоянно толпились люди, любуясь своим отражением. А где много народа, там и покупатели всегда найдутся.

Наконец хозяин каюты указал мне на картину, скромно висевшую на одной из переборок. Поначалу я даже не заметил ее, разглядывая разложенную на столе морскую карту. И совершенно напрасно не заметил: это творение живописи было достойно внимания.

Как ни странно, на картине не был изображен морской пейзаж. Я вообще с трудом мог понять, что решил запечатлеть неизвестный мне художник. Откуда-то из глубины пробивался слепящий свет – вот, по сути, и все, если бросить на картину беглый взгляд. Но если присмотреться повнимательнее… Художнику совершенно невероятным образом удалось передать бесконечную глубину перспективы и придать изображению объемность. Какие средства он для этого использовал – непонятно, ведь свет не может изгибаться так, как изгибаются реки или дороги на картинах.

Среди широких темных мазков угадывались искаженные полупрозрачные лица, изо всех сил тянущиеся к свету. Картина завораживала, хотелось стоять и рассматривать ее бесконечно.

С трудом избавившись от наваждения, я повернулся к Фреду. Тот внимательно наблюдал за моей реакцией.

– Что ты увидел? – спросил он заинтересованно.

– Колодец, – не стал напрягаться я.

– Колодец? – Он был явно удивлен моим ответом.

Ну да, колодец. А что я там должен был увидеть?

Перебравшись в город, мы со Стрегором решили первым делом почистить колодец во дворе дома. Им давно не пользовались, и он изрядно забился всяким мусором. Я сидел на беседке, это такая доска с веревками, и вычерпывал ведерком скопившуюся грязь. Ведерко было небольшим, чтобы Стрегор мог вытаскивать его заполненным, не очень надрываясь.

То ли я переполнил ведерко, то задел случайно за кладку колодца из крупных неотесанных камней… В общем, липкая масса попала мне точно в лицо. Еще и комком грязи в голову угодило. Вот тогда я и увидел примерно то же, что и на картине. Даже искры были, они кое-где и на полотне присутствуют.

– Обычно тех, кто в первый раз ее рассматривает, мне приходится за руку оттаскивать, они еще и сопротивляются, – сообщил мне Фред.

Ну что тут скажешь? Волшебная сила искусства. Но картина действительно впечатляла.

А еще мне вспомнился один мой хороший знакомый по прежнему миру. Художником он был от Бога и получил соответствующее образование.

Так вот, есть у него картина, навеянная музыкой великого Людвига ван Бетховена. Навеянная двумя, наверное, самыми известными его произведениями, она так и называется – «Элиза в лунном свете».

Только почему-то Элиза у него обнажена, опустилась на колени и локти и грациозно выгнула спинку. Хорошо хоть боком к зрителю стоит, только голову повернула. И серебристый лунный свет затопил все вокруг. Только вот образ девушки часто меняется: она и блондинкой успевала побывать, и брюнеткой, и рыженькой. Так вот, эта картина меня тоже сильно притягивала, всякий раз у него в гостях подолгу ее рассматривал.

На следующий день, ближе к вечеру, на самой границе видимости появились пятнышки островов, растянувшихся по всему горизонту.

– Немного ближе подойдем и будем до утра ждать, – сказал Фред. – То, что нам нужно, как раз за островами и находится. Но в темноте мы туда не полезем, чревато.

Всю ночь, убрав паруса, мы пролежали в дрейфе. Спать я отправился далеко за полночь, слишком уж впечатляла картина: такие близкие звезды отражаются в почти неподвижной воде.

Под утро поднялся ветер, принеся с собой волнение. Балла три, не больше, определил я: на гребнях волн барашков не видно. Шли мы круто к ветру, приближаясь к островам. Наконец один из них, поросший буйной растительностью, оказался почти на траверзе левого борта. Неожиданно из-за острова показался трехмачтовый парусник с высокими носом и кормой. На его правом борту я насчитал двенадцать орудий, бомбард, по-моему, но ручаться не буду, далековато.