Закон Клеменцо, или Делай бизнес быстро, приятно и легко - Александр Парфенович Аксёнов

помогает ему пить водичку, смотрит на него – его любимая Мария. А вот ее уже нет. И он заснул…

Почувствовав легкое прикосновение нежнейшей руки к своей голове, он приоткрыл глаза: Мария снова была у кровати.

Александр вздрогнул, чуть приподнялся и посмотрел на нее… Да, это она – та самая Мария, которую он любил всеми фибрами души все свои сознательные годы, начиная с того момента, как обратил на нее внимание на первом курсе института.

Мария смотрела на него с нежностью и с тревогой. Потом тихо сказала:

– Как ты, родной?.. Саша?..

Слово «родной» как-то очень тепло прозвучало в ее устах.

Александр недоумевал. Лежа в кровати, он видел только часть палаты и не мог понять, кто может стоять в поле его «слепоты»: муж Марии Мишка или его жена Оля.

– Да все в порядке, Маш, что ты так волнуешься? Полежу маленько, отосплюсь, отдохну. Ты ведь знаешь меня. Я такой же, как и твой Мишка, неваляшка, никогда не отдыхающий. Меня валят – я опять встаю, потом еще и еще… Мы с Мишкой неваляшки. А что ты тут делаешь, Маш? Который час?

– Я ничего не делаю, просто сижу и смотрю на тебя. А время – полседьмого утра. Надеемся очень, что ты и вправду неваляшка и встанешь на ноги скоро.

– Конечно, встану. Мы крепкие. Я и твой Мишка. Так ведь, Миш? Это от меня урок тебе, чтобы ты пошел и проверился у докторов – прямо сегодня, понял?

Алекс обращался к Мишке, не видя его, но понимая, что он должен быть где-то рядом. Специально повысил голос, допуская, что Мишка стоит за его кроватью, но оттуда не было ни звука.

– Мы с тобой одни в палате, Александр, – помолчав, добавила Мария и грустно улыбнулась, давая понять, что вычислила ход мыслей Алекса.

– А Мишка где?

– К Оле поехал, не хотел ее телефонным звонком напугать. Подготовит и скажет… А пока я за Мишку, – и посмотрела на него с теплотой.

– Одни? Как же твой Мишка решился тебя оставить, он же такой ревнивый? Не побоялся, что я уведу тебя? – пытался пошутить Александр.

– Да-а-а, ревнивый, но никак не более, чем Оленька, моя подруга.

– Да-а, в наших семьях мы с тобой только спокойные в своих чувствах, они какие-то ревнивоватые, – и Алекс поднял на нее глаза.

Маша смотрела на Александра прослезившимися глазами.

– Меня Мишка прислал. Говорит, сходи к своему другу, ты на него всегда положительно влияешь, посиди рядом, повспоминайте молодость, пока я приеду. И вот я здесь.

Александр столько хотел ей сказать, приоткрыть свою душу и сердце, приобнять и поцеловать ее шею, щеки, глаза, губы. Да что там губы – пальцы рук, и то было бы вполне достаточно для него. Но он молча смотрел на нее, понимая одну простую истину: «НЕЛЬЗЯ».

И вдруг Маша положила свою руку на руку Александра. Такая тепловая энергия прошла через ее холодную кожу, такая энергия, что могла двигать в Антарктиде атомный ледокол. Это была любовь, та самая, спрятанная где-то далеко-далеко в глубинах большого сердца Александра. Любовь, которая двигает горы и пароходы.

Он смотрел на нее…

Она молча нагнулась к Александру, поцеловала его в щеку и тихо шепнула: «Живи, пожалуйста, ты нужен Оле, ты нужен своим детям и матери. Ты нужен им всем…»

– И все? – заговорщически спросил Алекс. – Ты никого не забыла?

– Нет, ты нужен им. И ты нужен мне…

Алекс потянул ее руку к своим губам, медленно перецеловал все пальцы, а после, не встретив отторжения, поцеловал с внутренней стороны, в районе запястья, где вены.

– Маша, ты прости меня, но та-а-ка-а-я энергетика исходит из твоих вен, что я не могу остановиться. Боюсь, что, как вампир, сейчас вгрызусь в твою артерию, и все…

– Что «все»? – улыбнулась Мария.

– Все, ты станешь тоже вампиром, как и я.

– Не бойся, не стану.

Мария тихо оттянула руку назад и прошептала:

– Хватит, Ал, хватит, прошу тебя, – потом наклонилась над ним медленно и тихо поцеловала в щеку. – Выздоравливай, родной, выздоравливай.

Сон. Конечно, это был сон. Алекс хотел ущипнуть себя, чтобы убедиться, во сне он или наяву… Это был сон. Так решил Александр и опять заснул.

Глава 8

Утро в Склифосовского

Утро следующего дня было пасмурным и холодным. С рассвета лило как из ведра. Давно такого не было. Но Москва бурлила, несмотря на сильный дождь. Было прохладно, сыро, но не морозно, и люди, уже приготовившиеся встречать зиму в теплых пальто и меховых шубах, в спешном порядке стали опять доставать свои кожаные и матерчатые плащи и пуховики.

По улицам, резво обгоняя друг друга, мчались машины. Как будто все спешили на минутку раньше приехать из точки «А» в точку «Б». Спешат москвичи и гости столицы всегда. Спешат и всегда успевают в последний момент. И каждый из этих спешащих верит, что если он опоздает, то всё. Всё, всё, всё. Так думают люди, сидящие за рулем автомобилей эконом-класса, так думают водители представительских машин и те, что едут на задних сиденьях этих самых машин, так думают пассажиры в метро. Все торопятся обогнать друг друга. Побыстрее проскочить этот конкретный светофор, побыстрее сесть в тот вагон метро, который ближе к выходу, побыстрее соскочить с эскалатора. Постоянная гонка людей: самих с собой.

Этим холодным пасмурным утром ноября не спешил только один человек в Москве. Он лежал в кровати в двухместной палате совсем один и слушал барабанную дробь капель дождя на жестяном подоконнике. Это был Алекс, Александр Алексеевич Аксенов. Он лежал молча уже около двадцати минут и слушал дождь. Он помнил все: как ему стало плохо, как остановил машину, как Мишка примчался на помощь. Он помнил решальщика, с которым должен был встретиться, помнил скорую и очаровательную докторшу Василису. Но как попал в эту палату – хоть убей, вспомнить не мог. Александр смотрел по сторонам, пытаясь восстановить память.

Вторая кровать пустовала. «Узнаю Мишку», – с улыбкой подумал он. Вычистил палату под друга. Зашел, наверное, к главврачу со своими любимыми друзьями: Гамильтон, Джексон, Грант, Франклин[11]…

Наверняка Мишка постарался – опять улыбнулся Александр.

Но удивляло его не это, а совсем другое. Он лежал в палате, и у него было море свободного времени. Днем раньше на уговоры жены остаться хоть на полдня дома и дать себе выходной он отвечал категорическим отказом, понимая, что это невозможно. Более того, он постоянно спешил куда-то: в налоговую, в офис, на переговоры,