Однажды в Челябинске. Книга вторая - Петр Анатольевич Елизаров

творить не стоит, то ничего тебе не угрожает.

– Хватит уже! Я тебе не Шахерезада Степановна. Насколько ж надо отчаяться, чтобы себя жизни лишить?!

– О, ты еще не знаешь, что сотворили со мной люди, которым я верила.

– Личико у тебя вроде бы на месте. Руки, ноги тоже. Остальное, как говорится, ерунда! – заявил я.

– Душевные раны не под стать физическим…

– Как я могу помочь тебе чем-то дельным, если даже не в курсе того, что с тобой приключилось? Кроме того, что я сейчас наблюдаю. А на основании последних пяти минут я убедился, что ты невротичка.

– Я не хотела, честно. Это все от горя, – девушка вновь захлюздила – я заметил, что на протяжении всего разговора ее бросает то в жар, то в холод, то в нюни, то в неистовую ярость.

– Раз не хотела, то давай останавливайся, – мы, кстати, уже вовсю летим по жилым микрорайонам, – и поговорим с тобой спокойно. Мне это очень поможет.

– Ты убежишь, стоит мне остановиться.

– С чего ты взяла?! – уловка не сработала. Благо мозгов у автоледи не хватает двери заблокировать.

– Потому что все вы, мужики, похожи друг на друга. Сначала наговорите всего, а потом…

– Я не привык размышлять в машине, которая несется по городу со скоростью 150 км/ч!

– А это специально, чтобы меньше времени было на раздумья, прежде чем…

Ежу понятно, к чему она клонит. Прямо-таки адский огонек загорелся в ее глазах. Я пропал.

– А вот вы, женщины, всегда склонны все преувеличивать и драматизировать, а потом срываться на мужиках. А причина, блин, в том, что у вас с утра ноготь сломался.

– А у вас, мужиков, всегда проблемы вселенского масштаба, вопросы государственной важности. И пускай остальные подождут. Пускай весь мир подождет! Девушек, прикрываясь этим, значит, можно динамить, обманывать, использовать или того проще – ни во что не ставить, упиваясь своим величием и превосходством, которые ничегошеньки не стоят. Но вы же всемогущие мужики! Куда нам до вас! А мы ведь тоже живые существа, а не интимные игрушки и груши для битья. Вы никогда не признаете, что мужики без баб ничего дельного собой не представляют.

– Ха-ха, содомиты бы с тобой не согласились.

– Кто?

– Осторожно!!! – крикнул я, ибо на проспекте девчонка уверенно правила «Порше» в колонну снегоуборщиков.

Еле вырулили. Ушли бы в занос и заместо лобовухи перевернулись бы. Но девчушка скоростей не сбавила. Отличная презентация всех прелестей дамского вождения.

– Мужланы вечно кашу заварят, а потом на девушек все валят. Почему ты не предупредил, что впереди техника?!

– Я не предупредил?! Ты у нас за рулем, дорогуша! Вообще на своей волне! Умоляю, прекращай эти бесчинства – мне уже нехорошо.

– И не подумаю. Вы, мужики, у меня за все ответите, – она рулила дальше, прокладывая одной ей известный маршрут. До его финала мне край нужно выбраться из этой адской машины для убийств.

– Я… я-то здесь при чем?! – до меня начала доходить самая суть истории хозяйки «Порше» – ее здорово предал любимый мужчина. Своего предателя она, кажется, усмотрела во мне, поэтому хочет без промедления раскромсать его… то есть меня. – Ты можешь спокойно объяснить, кто тебя обидел, и выплескивать всю злость на него, а не на меня!

– Он уже получил свое.

– И это повод ненавидеть других мужиков?!

– Шикарный повод. Так бы и поотрезала ваши проклятые яйца, которыми вы хвалитесь налево и направо.

«Дело – мрак!» – паниковал я. Крышу у меня начало серьезно сдувать, когда она принялась шариться в тайничке под подлокотником – я уже подумал, что там у нее припрятаны острые ножницы, с помощью которых она сделает меня евнухом. А я ведь еще так молод и толком не успел по-настоящему полюбить. От скорости и неотвратимости наказания за все мужские грехи я зажмурил глаза.

– Алло! Алло! Мама! Мамочка! – кричала в трубку девушка. – Ты меня слышишь?! Это дочка твоя, Таня, маленькая и глупая… Уже поздно. Но ты же выслушаешь меня, да? Душенька моя, я так страдаю. Мне так больно. Моя жизнь разрушена, а я ведь только сегодня днем была на седьмом небе от счастья, мама. А сейчас я не хочу жить… Меня все предали, все подставили. Я поняла теперь, что я никчемная дура, мама! Почему ты мне никогда не говорила об этом?! Почему я всегда для тебя была красавицей-принцессой? Не будь я слепой идиоткой, может, я бы сразу все поняла и не наделала бы столько ошибок?! Нынче слишком поздно – я не могу этого выносить и что-нибудь с собой сотворю… Здесь, думаю, моих никчемных мозгов хватит. Меня выкинули на помойку, мам! Но… прежде чем ты увидишь меня в завтрашних новостях, я не дам ему жить… и его старой-новой потаскухе! Я буду после смерти являться к нему во снах, возьму с собой голодных-преголодных крыс и заставлю их жрать его мужское хозяйство. Урод заслужил! Да! Ты все правильно поняла! Что?! Угу, естественно, свадьбы не будет. Да, мама, он… он во всем виноват, он все испортил! Его зовут Артур, мама! Надеюсь, он получит по заслугам. Если я переборю свою боль, то сожгу ему хату и порешу всех его продажных шлюх! Спокойной ночи, мама! Не звони мне – буду занята. Пока, мам! Люблю тебя.

Я надеялся, что ее мать даже не подняла трубку. На ее месте я бы сию секунду свалился с сердечным приступом (после таких-то слов). Однако брошенка взглянула на экран сотового телефона, и ее чуть не разорвало от крика и рыдания. Из-за одной лишь заставки. Истошно крича, она будто в конвульсиях билась в попытках раскрошить трубку обо все, что видела.

– Прекрати!

– А-а-а! Ненавижу! Ненавижу его! – бесновалась она. – А-а-а! – вызывайте, мать его, экзорциста!

– Таня! Успокойся! Таня! – я пытался вразумить ее, но она не слышала.

Дошло до того, что она пыталась разбить телефон об внешнее зеркало заднего вида. Битва закончилась вничью: пострадала трубка, и зеркалу досталось. Я хотел ухватить Таню за пальто, но она огрызнулась и крутанула руль так, что меня откинуло к пассажирской двери.

Мы вылетели на какую-то площадь и подпрыгнули на трамвайных рельсах как на стиральной доске.

– Ты нас угробишь, кретинка!

– Туда нам и дорога!

– За себя говори! – конечно, я сделал много чего плохого, в том числе и по отношению к хоккеистам. Но я же встал на путь исправления. Все же в итоге во благо. Правда, люди снова меня не поняли (они вообще редко меня понимают) – просто я скрыл от них свои истинные чувства и, кажется,