Ад да Винчи - Наталья Александрова

Возвращаться сейчас на работу Маша не хотела — там все врастрепанных чувствах, переживают из-за Мишки, готовятся к похоронам.

Мишке все равно уже ничем не поможешь, они там прекрасноуправятся и без нее.

Настал момент узнать, что же дед имел в виду, когда подарилей этот кулон. И единственный человек, который может пролить на это свет, этоМашин отец.

— Дмитрий Алексеевич, мне пора, — сказала Маша вспину, обтянутую запачканным рабочим халатом.

— Да-да, — рассеянно отозвался Старыгин,разумеется…

Маша обиделась: мог бы хотя бы из вежливости ее удержать —мол, посидите еще, куда же вы так быстро… Сам, между прочим, ее вызвал, а самне желает знаться!

Но Старыгин так глубоко погрузился в работу, что флюидыМашиной обиды отскочили от него, как теннисный мячик.

— Если я буду вам нужна, — язвительно началаМаша, — или захотите полюбоваться на пентагондодекаэдр, звоните!

— Всенепременнейше! — Он оторвался от картины исмотрел вежливо, но в глубине глаз просвечивало нетерпение — уходи, мол,скорее, не мешай заниматься любимым делом. Сарказма в Машином голосе онсовершенно не уловил.

Маша пожала плечами и вышла.

На улице она тяжко вздохнула. Очень не хотелось звонитьотцу. Но не такой Маша была человек, чтобы из-за своих личных отношенийпренебрегать работой. Раз надо — значит, надо.

И сделать это нужно как можно скорее.

К телефону подошла его жена. Маша мысленно посетовала насвое невезение. Отцу явно не везло в семейной жизни. После Машиной матери унего было еще две жены. Судя по тому, как мама отзывалась о своем бывшем муже,расстались они очень плохо. Маша совершенно не хотела разбираться, кто уж тамбыл виноват. Но в детстве они с отцом виделись крайне редко, раза два в год.Потом Маше стало неинтересно — жила без отца в детстве, а уж во взросломсостоянии и подавно прожить можно. Отец тоже не очень настаивал — он разводилсясо своей второй женой и женился на третьей. И уж эта, последняя, оказаласьтакой уникальной стервой, что поискать. Машу она на дух не переносила, причемнепонятно за что. Виделись они с отцом очень редко, Маша никогда не просила унего ни денег, ни другой помощи.

Отец был дома, но болен и не расположен говорить потелефону. Но Маша заявила, что у нее очень срочный разговор, дело не терпитотлагательств.

— Что случилось? — послышался в трубкевстревоженный голос. — Что-нибудь с мамой?

— Успокойся, — ответила Маша, — с мамой все впорядке, она отдыхает в Турции. Мне нужно поговорить с тобой насчет.., дедушки.

— Дедушки? — изумился отец.

— Ну да, профессора Магницкого, а почему ты такудивился? — раздраженно спросила Маша, В конце концов, я имею право знать,как он умер и чем занимался при жизни.

В трубке долго молчали, очевидно, отец переваривалуслышанное.

— Так я могу приехать? — осведомилась Маша, недождавшись вразумительного ответа.

Отец понял, что она не оставит его в покое, и неохотносогласился. Маша удовлетворенно поглядела на телефон. Любое дело, хотя бы самоепустяковое, нужно доводить до конца.

А если встреча неприятная, то тем более нужно осуществить еекак можно быстрее.

Когда Маша решила, что будет журналистом, она выработаласебе ряд правил, которым неуклонно следовала в работе и в жизни. Покойный Мишкаслегка подсмеивался над ней, называл не женщиной, а машиной…

«Не думать больше о Мишке! — приказала себеМаша. — А то у меня ничего не получится при встрече с отцом!»

Закончив работу в зале Леонардо, обследовав в нем каждыйсантиметр стены, каждый фрагмент паркетного пола, подчиненные Евгения ИвановичаЛегова расширили зону поиска и перешли в соседние помещения. Здесь работатьбыло не в пример сложнее, потому что залы были полны посетителями. Чтобы непорождать распространение ненужных слухов, музейным служительницам сказали, чтопроходит плановая проверка электропроводки, и сотрудники службы безопасностиусиленно изображали электриков. Правда, получалось это у них не очень похоже.

Сам Евгений Иванович опрашивал одного за другим вахтеров идежурных, находившихся в музее ночью. Тех, чья смена уже закончилась, попросилизадержаться и перед уходом зайти в кабинет начальника службы безопасности.

Уже третий человек, явившийся в кабинет Легова, отставнойвоенный, дежуривший ночью возле служебного выхода, расположенногонепосредственно рядом с дирекцией, сообщил, что во втором часу ночи из музеявышел мужчина.

— Что за мужчина? — с плохо скрытым раздражениемспросил отставника Евгений Иванович. — Почему он не записан в журналепосещений?

— Потому что предъявил постоянный пропуск, —преданно вытаращив на начальство блекло-голубые глаза, отчеканил дежурный.Которые посетители, тех положено непременно записывать в журнал: когда пришел,когда ушел, а которые сотрудники, тех не положено. Я инструкцию доскональнособлюдаю!

Я в войсках связи двадцать лет отслужил, я порядок знаю!

— А фамилию, фамилию его вы не запомнили?

— Никак нет! — ответил отставник с легкимсожалением. — Память уже не та! Вот в молодости я устав строевой икараульной службы целыми страницами мог…

— Не надо про устав! — прервал его Легов. Но хотькак он выглядел-то, вы можете сказать?

— Обыкновенно выглядел. Молодой такой, высокий..,волосы немножко седоватые…

— Молодой — а волосы седоватые? — недоверчивопереспросил Евгений Иванович.

— Ну да, а что такого?

— Ну, молодой — это сколько примерно лет?

Двадцать? Двадцать пять? Тридцать?

— Ну, допустим, примерно как вы.., лет, может, сорокили чуть побольше…

— Ясно, — протянул Легов, не понять, то лиодобрительно, то ли насмешливо. — А опознать его в случае чего сможете?

— А как же! — радостно воскликнулотставник. — Я и фоторобот могу составить, в милиции один разприходилось.., когда к соседям в квартиру злоумышленник влез…

— Привлечем, — кивнул Легов.

Дверь кабинета приоткрылась, в щелку заглянул помощникЛегова Севастьянов.

— Никита, я же, кажется, просил не мешать! недовольнопоморщился Легов.

— Евгений Иванович, ребята там кое-что нашли, вы бывзглянули! Может, это важно…

— Ладно, — Легов повернулся к дежурному: Если ещечто-то вспомните, непременно сообщите, а пока можете быть свободны. Спасибо запомощь.

— А как же насчет фоторобота? — огорчилсяотставник, почувствовав угасание интереса к своей особе.