Свиток проклятых - Виталий Сертаков

Спасти мир? Женька едва не рассмеялась, разглядывая свое тощее, исколотое предплечье.

– Сударыня, нам следует обыскать место, где ваша мать хранила чернильницу. Мать должна была передать вам то, что в вашей сфере назвали бы координатами. Если бы предки по женской линии подарили не только руническое пятно, но и обязательные знания, мы бы вас давно нашли и вывезли в храм, – Ольга похрустела пальцами.

– Место? Бабушкин дом? – Женька попробовала ногами пол. Голова закружилась, но девушке удалось удержать равновесие. – Ну а если папина бывшая все выкинула?

Женька вспомнила кривой дергающийся рот Наташи, обычно красивый, но в тот момент пугающе страшный, как у медузы Горгоны с музейных фресок. Наташа почти не пила, но в тот день выпила нарочно. Брызгала папе слюной в лицо, напирала грудью и выкрикивала, мол, давай, давай, тронь меня, бомж, я тебя мигом упрячу, нет у тебя никакого здесь угла, забудь, давно тебя выписали, уголовник чертов. А если будешь на меня прыгать, девочку в интернат сдам, там из нее живо слабоумную сделают…

Чернильница! Вот он, верный предмет, чтобы выйти в следующую комнату?..

– Важны не обещания, а ваше добровольное согласие, – оборвала гадкие воспоминания Привратник. – Ольга, на этой свалке полно брошенных чернильниц. Как ни странно, встречаются и мужские. Слишком многих здешние деспоты сожгли на кострах. Уцелевшие глухи к песням ветра, может для них это к лучшему.

– Послушайте, – осмелела Женька, – а если я соглашусь ловить этого… Факельщика, у меня с собой нет паспорта, никаких документов.

– Там, куда мы отправимся, эти проблемы отсутствуют, – парировала Вестник.

Женечка закусила губу и незаметно ущипнула себя. На минутку представилось, что ее хотят выкрасть и пустить на органы, но девушка тут же отмела эту мысль. Ничего нельзя представить нелепее, как вскрывать на органы онкобольных.

– Но мне нужны лекарства.

– Чем дольше я ее слушаю, тем сильнее сомневаюсь в природе ее хвори, – пробормотал мальчик. – Вполне возможно, окажется достаточно Избавляющего ритуала.

– Оракул, ты полагаешь, на ней тяжелый сглаз? – подалась вперед Привратник.

– Боюсь, кое-что похуже, – отозвался слепец.

– Ты понимаешь, насколько это меняет дело? Если канцлер заподозрит вмешательство из этой сферы, хотя бы слабую попытку изменить назначение, войны не миновать.

– Не пугайте ее, – вклинилась Ольга, – Евгения, не беспокойтесь о лекарствах. Оракул поддержит вас, пока мы не доберемся до храма… до нашей больницы.

– Вестник, скоро придется спасать меня, здесь невозможно дышать, – Оракул икнул, закашлялся. После сеанса контакта мальчик заметно посерел, еще больше скрючился.

Женя, как завороженная, встала, покачиваясь, побрела к окну. Ничего не болело! Беготня и стук в коридоре ее больше не заботили. Возможно, ее все-таки чем-то подпоили, ее перестало волновать то, что не главное. Но главное никак не хотело вспоминаться. Мама на мятых снимках, с кошками на коленях, нефотогеничная, размазанная. Массивная чернильница среди истертых писем и непонятных книг, с таким же, как у Ольги, крестом среди узоров. Старенькая глухая бабушка с колодой таро, смутно вспоминаемое родимое пятно под мышкой, такое же, как у мамы, очередь желающих на гаданье. Что же главное? Диковинная икона прабабушки, закрытая от посторонних фолиантом, с кругом и звездой в круге, икона, которую потом выкинули? Или сама далекая, позабытая прабабушка, лечившая правой ладонью, прожившая больше века, пухлые желтые конверты, английские и еврейские буквы, футляр с астрономическими атласами? Сестра бабушки, маминой мамы, легко пережившая блокаду, даже не похудевшая, сама хоронившая дворовых кошек? Она тоже собиралась жить долго, очень долго, если бы не тот несчастный случай. А может быть, вовсе не несчастный? Машина стукнула ее дважды, отъехала и снова стукнула, так записали в протоколе. Виновника, конечно, не нашли. Папины дальние тетки шептались тогда, но Женя не помнила точно, маленькая была. Тетки шептались, что батюшка в церкви сперва деньги взял, а после, как увидал…

Что, что он увидел, или услышал? Нет ответа, провал. Так вот, батюшка отпевать отказался, ни в какую, и другой батюшка тоже. Перед смертью бабуля звала Женьку к себе, но опекуншей назначили папину Наташу, та уперлась везти девочку за триста километров, ради прощания с чокнутой старухой. Наташа всех родственников первой папиной жены считала двинутыми… Бабушка что-то могла рассказать, что-то главное, папа потом сокрушался и, кажется, ругался на Наташу, а та в ответ посулила сплавить падчерицу в интернат.

В голове крутилась цветастая карусель. Женька потрогала себя. Спина не пульсировала, грудь не давило. Как ни странно, немного тянула кисть, за которую недавно держался Оракул. Точно по руке к нему переползла опухоль, подумала Женечка. Петербург за окном готовился встречать Новый год. Над дымками, над антеннами перемигивались гирлянды. Женечка на секунду смежила веки, и невольно вскрикнула. Снова кипела река, сворачивались в трубку улицы, заживо варились люди, а когти зверя вскрывали ткань реальности…

Все потому, что где-то наивный мальчишка по имени Факельщик устроил конец географии, сдуру отворил какие-то ворота, устроил сквозняк. Отворит, мгновенно поправила себя девушка, непременно откроет, если я не помешаю, пацаны все такие. Лезут, куда их не просят.

– Вы сказали, что он еще ребенок, ну, этот, факелоносец. Чего ж сами его не поймаете, прежде чем он наломает дров?

– Поверьте, сударыня, орден делает все, что в силах. Ребенка пытались загодя отправить к нерожденным…

Женьку передернуло; эти милые женщины рассуждали об убийстве, как о походе к парикмахеру.

– Однако, есть назначение, установленное архонтами стихий, – устало продолжала Ольга. – Вам пока это не понять… Это не договор каких-то президентов или премьер-министров, как происходит в вашей сфере – подписи на трухлявых бумажках, лживые рукопожатия, воровские улыбки. Назначение не удастся отменить. Факелоносец рожден, чтобы сорвать печати. Он думает, что совершает благо, но погубит всех.

Не удастся отменить, повторила про себя Женька. Как будто в узком коридоре. Как будто у каждого своя роль… и у меня тоже?

– Если я с вами пойду… можно я позвоню папе?

– Не сейчас, – отрезала Вестник. – Это должно быть только ваше решение. Тайный Вожатый не ищет чужих мнений. Мы ведем суровую войну, и вам предстоит перешагнуть через привязанности.

– Ваш отец в темнице, он не спасет вас от судьбы. В душе он вас уже похоронил, – жестко рубанула Привратник.

Стало слышно, как в больничный двор с визгом вкатилась машина, за ней – другая, захлопали дверцы. Огни фар мазнули по потолку. Зубастые мужики заворчали.

– Это они, – Оракул поковырял щепкой в зубах.

– Прочь от окон, в укрытие! – Привратник дернула пальцем, один из караульных в мгновение ока сграбастал тоненькую пациентку, перенес в угол, закрыл собой.