Черная рука и пирамида Хеопса - Матвей Ганапольский

— Само собой, — иронично поддакнула Черная Рука, — куда уж бодрее…

— Ну вот, — огорчился Хеопс, — пока иностранцам что-то докажешь!..

Он открыл дверцу носилок и снова пнул в спину носильщика.

— Эй, тебе плетка нравится?

— Очень нравится, — крикнул носильщик. — Куда ж нам без нее! Только больно иногда…

— Зато узоры на спине от нее красивые, эстетика соблюдена, — сказал Хеопс.

И действительно, на спине носильщика Катя увидела красные следы от плетки. Впрочем, эти же следы были на спинах всех носильщиков и всех людей, которые стояли у дороги.

— Я думаю, древний носильщик, тебе больно, потому что у тебя мало счастья, — хмуро сказал Хеопс. — Поэтому получишь вечернюю плетку вместо вечернего риса.

— Рад стараться, — выкрикнул носильщик.

Катя с осуждением посмотрела на фараона.

— А что на меня так смотреть, — развел руками фараон. — Древние времена, рабское сознание и никакой тяги к свободе.

— А может, сначала плетку отменить? — с улыбкой предложила Черная Рука.

— Сразу видно приезжих, — разочарованно сказал Хеопс. — Лезут со своими стандартами. Слушайте, — вдруг искренне возмутился он, — может, рабам еще дать фараонов выбирать? Я тут разрешил детям иметь по две игрушки в одни руки, так теперь одни неприятности. Сейчас сами увидите.

Носилки между тем следовали мимо пирамиды. В лучах ослепительного солнца она была великолепна.

— Смотрите, она цветная! — с восхищением выкрикнула потрясенная Катя.

И действительно, пирамида на самом деле выглядела совсем не так, как ее можно увидеть сейчас. Вместо огромной горы серых, изъеденных временем камней взору наших героев предстала гора цвета. Оказывается, вся величественная пирамида была во времена Хеопса настоящим сияющим гимном человеческому труду. Каждый огромный камень пирамиды был настолько отполирован, что, как зеркало, отражал окружающий мир. Казалось, что перед нашими героями не одно, а два неба: одно настоящее, а другое в пирамиде. И даже ослепительное солнце, отраженное стеной пирамиды, по своей яркости ничуть не уступало настоящему.

— Как красиво, — восхищенно признался Саша фараону. — Я вот тоже дома на стене крокодила нарисовал, так папа пригрозил меня поставить на горох. А от него болят коленки.

— Это потому, что твой папа никогда не был фараоном и не видел великолепных нильских крокодилов. — Хеопс потрепал Сашу рукой по щеке. — Они у меня тут дрессированные. Когда они кушать хотят, то передо мной стойку на хвосте делают. А я им за это рабов бросаю. Так смешно. Щелк, и нет раба! Одна набедренная повязка плавает…

Наверное вспомнив эту чудесную картину, фараон от души засмеялся.

— Как отвратительно! — возмутилась Катя. — Какой вы жестокий!

— Зато богатый. В этом и смысл рабовладельческого строя. Идешь войной на соседа, рушишь там все, сжигаешь. Захватываешь рабов, они на тебя работают. А ты им платишь чашкой риса в день и плеткой без ограничений. Стройная рабовладельческая логика.

Хеопс важно повернулся к Саше.

— Вот твой папа не разрешает тебе рисовать на стене крокодила. Передай ему мою фразу: «Папа, ты не прав!» И вот почему. Во-первых, из тебя, мальчик, может получиться хороший художник. Все с чего-то начинают. Сегодня ты рисуешь на своей стене крокодила, а завтра становишься моим рабом и расписываешь мою пирамиду. Рост, как видим, налицо. А во-вторых, твой папа не понимает значения монументальной пропаганды.

— А что это такое? — не понял Саша.

Хеопс задумался.

— Ну, как бы тебе пояснить проще. Вот ты нарисовал дома крокодила, но папа его закрасил, и твои художества забудутся. А я построил такую огромную пирамиду, что она будет стоять всегда. В ней будет отражаться Солнце, и людям будет казаться; что это я сияю в пирамиде. Ведь я фараон! А фараон — это Солнце на Земле. И даже в ваше время, когда все уже давно развалится, она все равно будет стоять. И люди будут говорить: какой же был великий Хеопс, раз он построил такую великую пирамиду. И твой папа, которому за плохое отношение к тебе как к будущему художнику я бы давно отрубил голову, он будет стоять перед моей пирамидой с разинутым ртом. И платить деньги за вход.

— А как же рабы и плетки? — ядовито спросила Катя.

— А их забудут. У людей короткая память. Особенно когда дело касается чудес света. Кстати, — Хеопс опять повернулся к Саше, — что ты говорил про горох?

— Что от него болят коленки, — мрачно напомнил Саша.

— Отлично, — обрадовался фараон. — Поставим их всех на горох, чтобы неповадно было.

— Кого на горох? — удивилась Катя.

— Кого, кого… — передразнил ее Хеопс. — Замечательных древнеегипетских детей. Они, понимаешь, устроили мне демонстрацию и не дают сдать пирамиду в срок. И все из-за моей доброты!..

И действительно, перед путешественниками предстала удивительная картина.

Возле подножья пирамиды стояли дети. Они держали транспаранты и что-то громко выкрикивали.

Детей испуганно обходили взрослые — наверное, вспоминали упражнения с плеткой.

Катя хотела прочитать транспаранты, но не смогла — они были написаны иероглифами с птичками, черточками и прочими закорючками.

«Спасем наши игрушки!», «Нет музею в пирамиде!», «Позор антинародному фараону», — перевела транспаранты Черная Рука и шепнула на ухо Кате: — Теперь понятно, кто нас сюда позвал.

Перчатка повернулась к фараону.

— Да, не очень любят вас древнеегипетские дети.

— А это их черная неблагодарность! — патетично воскликнул Хеопс, спускаясь с носилок. — Идемте, сейчас вы узнаете, как отцу-благодетелю платят за доброту.

Носилки поставили на землю, фараон подбежал к толпе детей, и его прямо затрясло от негодования.

— Вы меня опять позорите перед иностранцами, — возмущенно закричал он. — Я уже неделю объясняю вам, что завтра у нас сдача важного объекта. Его начали строить еще ваши деды и отцы, некоторые даже добровольно. Завтра ожидаются народные гуляния, будет фейерверк и бесплатный рахат-лукум. Но вам, неблагодарным детям, все равно. Вы не цените меня, фараона, которого будут помнить в веках. А ведь про меня напишут книги, издадут альбомы, мою мумию поместят в музей под стекло. А вы!.. Эх!..

Хеопс расстроенно махнул рукой.