Силы и престолы. Новая история Средних веков - Дэн Джонс

Гунны состояли в некотором родстве с кочевой группой, которая начиная с III в. до н. э. доминировала в азиатских степях и правила возникшей там племенной империей[69]. Эти кочевники сражались против китайских империй Цинь и Хань – китайские писцы называли их сюнну, «воющие рабы»[70]. Название прижилось и было позднее транслитерировано как «хунну», или «гунны». Во II в. н. э. империя сюнну распалась, но многие входившие в нее племена остались, а разрозненные потомки имперских сюнну сохраняли свое название и двести лет спустя. Сюнну, хунну или гунны – кто, где и когда называл их этими именами, известно крайне смутно, в силу фрагментарного характера источников того времени. Как бы ни писали и ни произносили это слово, в нем всегда ощущался отзвук ужаса – страха и отвращения, которые оседлые цивилизации издавна питали к чужакам-кочевникам.

К концу IV в. гунны уже не правили империей, но по-прежнему имели определенный политический вес. Не только китайские наблюдатели заостряли против них свои перья. Приблизительно в 313 г. купец из Средней Азии по имени Нанай Вандак писал, как безжалостно банды гуннов разоряют города на севере Китая – в Лояне они «сожгли дотла дворец императора и разрушили весь город»[71]. Еще через несколько десятков лет, после того как отколовшаяся от общей массы группа гуннских племен устремилась в Европу, злодеяния гуннов так же пылко и пространно принялись перечислять западные авторы. Аммиан Марцеллин писал, что гунны «превосходят в своей дикости всякую меру». Об этом говорил даже их облик – у гуннов было в обычае перевязывать черепа детей так, чтобы их головы приобретали вытянутую конусообразную форму. Приземистые, волосатые, грубые, привыкшие к жизни в седле и под полотняным пологом, писал Аммиан Марцеллин, гунны «не знают над собой строгой царской власти, но, довольствуясь случайным предводительством кого-нибудь из своих старейшин, сокрушают все, что ни попадется на пути»[72].

Что именно заставило гуннов в IV в. устремиться на Запад, долгое время оставалось загадкой для историков. К сожалению, гунны, как большинство кочевых племен того времени, были неграмотными: они не вели никаких записей и не имели летописной культуры. Они никогда не смогут заговорить с нами на своем языке, и мы никогда не узнаем их версию истории. Большая часть дошедших до нас сведений о гуннах оставлена теми людьми, которые их ненавидели. Такие авторы, как Аммиан Марцеллин, считали гуннов божьим наказанием – по его словам, их приход на Запад был проявлением «ярости Марса». Какие человеческие факторы способствовали их появлению, его не слишком занимало. Аммиан Марцеллин лишь отмечал, что они «пламенеют дикой страстью грабить чужое добро»[73]. Ни ему, ни другим авторам того времени не пришло в голову разобраться, почему гунны появились на берегах Волги в 370 г. Факт, что они это сделали.

И все же у нас есть один источник, способный дать ключ к разгадке и объяснить, что заставило гуннов покинуть родные азиатские степи и двинуться в сторону запада. Однако этот источник – не летопись и не записки купца, путешествующего по Великому шелковому пути. Это выносливое, покрытое колючками китайское дерево под названием можжевельник цилянь, или можжевельник Пржевальского (Juniperus przewalskii). Обильно произрастающее в горах неприхотливое растение со временем достигает высоты около 20 метров. Отдельные деревья нередко живут более тысячи лет и по мере роста сохраняют в своих годовых кольцах драгоценные сведения об истории окружающего мира. В данном случае можжевельник цилянь может рассказать нам, какое количество осадков выпало на Востоке в IV в.[74].

Опираясь на данные годовых колец образцов можжевельника цилянь из провинции Цинхай на Тибетском плато, можно предположить, что в 350–370 гг. Восточная Азия пережила чудовищную засуху, худшую из всех отмеченных за последние две тысячи лет. Небо попросту высохло. Суровые испытания, выпавшие тогда на долю Северного Китая, вполне можно сравнить с американским «Пыльным котлом» 1930-х гг. или китайской засухой 1870-х гг., во время которой от голода умерли от 9 до 13 млн человек. Миссионер Тимоти Ричардс оставил душераздирающий отчет о жизни простых людей во время засухи XIX в.: «Люди сносят свои дома, продают жен и дочерей, едят коренья и падаль, глину и листья… Если этого недостаточно, чтобы пробудить жалость, вообразите мужчин и женщин, беспомощно лежащих на обочинах дорог, и мертвецов, терзаемых голодными собаками и сороками… Известия же о том, что где-то варят и едят детей, столь ужасны, что одна мысль об этом заставляет содрогнуться»[75]. Вероятно, нечто подобное настигло и гуннов в IV в. Степные травы и кустарники высохли и превратились в едкую пыль. Для гуннов, полностью зависевших от пастбищных животных, дававших пищу, питье и одежду и служивших средством передвижения, это стало экзистенциальной катастрофой. Перед ними встал суровый выбор: отправиться куда глаза глядят или погибнуть. Они предпочли первое.

В 370 г. разрозненные отряды гуннов начали переходить Волгу, впадающую в Каспийское море на границе между современной Россией и Казахстаном. Само по себе это не представляло непосредственной угрозы для Рима. Когда Юлий Цезарь в 49 г. до н. э. пересек Рубикон, он находился примерно в 350 км от столицы империи, а переправлявшиеся через Волгу гунны были в десять раз дальше от Центральной Италии и более чем в 2000 км от восточной столицы империи, Константинополя. Прошли десятки лет, прежде чем они заявили о себе как о силе, с которой пришлось считаться римлянам. Однако в 370-х гг. главной проблемой были не гунны. Проблемой были те, кого они согнали с обжитых мест.

Перейдя Волгу и оказавшись примерно на территории современной Украины, Молдовы и Румынии, гунны вступили в контакт с другими племенными цивилизациями: сначала с ираноязычными аланами, затем с германскими племенами, в совокупности известными как готы. Достоверных записей о том, что именно происходило между этими двумя группами во время их первых встреч, не сохранилось. Впрочем, греческий летописец Зо́сим позволяет в общих чертах представить картину. Разгромив аланов, писал он, гунны вторглись на земли готов «вместе со своими женами, детьми, лошадьми и повозками». Хотя, по мнению Зосима, гунны были настолько грубы и нецивилизованны, что даже не передвигались на двух ногах, как это свойственно людям, они тем не менее, «катясь, нападая, своевременно отступая и стреляя с лошадей, учинили великое побоище» среди готов, которые были вынуждены покинуть свои дома и направиться в Римскую империю, где «умоляли императора принять их»[76]. Говоря другими словами, чрезвычайная климатическая ситуация на востоке Центральной Азии косвенным образом спровоцировала вторичный миграционный кризис в Восточной Европе. Засуха привела в движение гуннов, а гунны привели в движение готов. В 376 г. множество обездоленных готов из разных племен появилось на берегах еще одной крупной римской